— Но не причина, чтобы хамить! — взрывается Иветт.
— Ее надо понять, — говорит Пайо. — Она прошла через ад.
А я по-прежнему в самом аду, я там уже целых три года и, думаю, проведу еще лет двадцать-тридцать. Но это вряд ли утешит нежную Вероник.
— Это полный абсурд, — продолжает Пайо, которому, «по всей видимости», хочется поболтать. — Как будто кто-то из нас убийца! Как будто кто-то из нас мог убить Соню! Она была такая красивая, и потом, такая… настолько… Короче, никакой причины для убийства!
— Вы были с ней близко знакомы? — спрашивает его Иветт тоном, из которого можно ясно понять, какого рода знакомство она имеет в виду.
— Было разок, в начале сезона, — отвечает он без обиняков, — но вы же не будете кричать об этом на всех углах, а? Тем более что старшина на нее здорово запал, это все знали. И Вероник тоже ничего не знает, — добавляет он, еще сильнее понизив голос, — я предпочел помалкивать, если вы понимаете, о чем я, да и потом, она Соню не любила, потому что Соня видела ее во время лечения. Она постоянно боялась, что Соня проболтается. Можно подумать, это было в ее стиле…
«Соня проходила курс детоксикации?»
— Нет, она навещала подругу, и — бац! — наткнулась на Веро! Вы бы видели лицо Веро, когда она мне об этом рассказывала!
Давай, рассказывый дальше, милый, разговорчивый молодой человек!
«Кого навещала Соня?»
— Понятия не имею. Это не важно, важно то, что…
— Эрве!
— Черт, это Веро! Все, я пошел, до скорого!
— Вот ведь трещотка! — восклицает Иветт. — Я уж думала, он не остановится. Ого, видели бы вы, как она его песочит!
Нет, я не вижу. Я занята тем, что прокручиваю в голове пленку с показаниями господина Пайо. Два года назад Соня навещала подругу, проходившую курс детоксикации. Марион Эннекен? Как это узнать? От Лорье. Он может проверить больничные архивы. Наконец у меня появляется ощущение, что мы сдвинулись с места и что угроза ослабевает.
Но даже если мне удастся нащупать связи, существовавшие между жертвами, какое отношение это может иметь ко мне?
Мы возвращаемся в ГЦОРВИ. Атмосфера мрачная. Трагическая смерть Магали произвела на пансионеров сильное впечатление. Для некоторых, таких, как Эмили, понятие смерти слишком абстрактно, и невозможность осознать окончательное отсутствие повергает их в состояние прострации. Другим, вроде Жан-Клода, уход Магали напоминает о собственных болезнях, чреватых неизбежным концом.
К тому же, как ни странно, нам не хватает веселья и энергии Магали. Летиция постоянно корит себя, что находилась в соседней комнате и ничего не слышала. «Я включила радио на полную мощность, техно», — сказала она мне. Но, как бы то ни было, перегородки между комнатами тонкие, так что если бы Магали кричала или вырывалась, она услышала бы ее, несмотря на музыку. Это укрепляет меня в мысли о том, что Магали ничего не заподозрила и не боялась человека, убедившего ее подняться в мою комнату.