Раздумчивое пение Оболенского прервал мелкий камушек, стукнувший его по макушке. Первоначально он не уделил этому особого внимания. За что соответственно получил по маковке вторично.
– Грех смеяться над больными людьми! – громко объявил Лев, шмыгая носом. Больной не больной, но насморк от такой сырости почти неизбежен… Наверху раздалась приглушённая перепалка. Кто-то с кем-то яростно спорил, и смутные обрывки фраз заставили-таки обиженного узника поднять голову.
– Живой… А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга…
– Ты с ума сошёл, клянусь аллахом!
– Да никто не узнает…
– Три таньга?! Мы спорили на четыре!
– Господин Шехмет нас убьёт…
– Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, ещё две таньга…
– А я думал, муфтий не может быть вором…
– Ни за что у нас не сажают! Сам решётку поднимай…
– Где лестница?
– На твои таньга, подавись!
– Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил… Эй, уважаемый! Эй!
«Уважаемый» – это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил, то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а неприятно…
– Что надо, кровососы?
– Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые вещи… – Решётка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба чётко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. – Скажи нам правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?
– Ну, допустим…
– Что он сказал? Кого допустим? Куда?! – встревоженно вмешались ещё два голоса, но тот, что расспрашивал заключённого, поспешил успокоить неизвестных товарищей:
– Он сказал «да»! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон! Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть всё на свете?
– Ну, в принципе…
– Где?! – теперь впал в лёгкое замешательство даже говоривший, и Лев вынужденно уточнил:
– Я могу украсть всё, что угодно, но для этого мне необходима некоторая свобода действий.
– А-а… – облегчённо выдохнули все три голоса сразу. Потом голова пропала, решётка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на совещание. Спустя пару минут всё вернулось на круги своя, а человек в чалме торжественно спросил у Оболенского:
– О великий вор, отмеченный хитростью самого шайтана, можешь ли ты поклясться именем Аллаха, что не причинишь нам вреда, если мы тебя ненадолго выпустим?
– А зачем?! – на всякий случай крикнул Лев.
– Мы с друзьями поспорили и хотим воочию убедиться в твоём непревзойдённом искусстве…