Смерив собеседника ироническим взглядом, Габриш не без гордости ответил:
— Я есть трудовой мадьяр. На бой вместе ехать будем, — и остановил повозку подле группы красногвардейцев.
— Вот это правильно! — поддержал венгра старый деповский рабочий Разумов. — Раз трудовой, значит, наш. Слезай, сынок, со своей коляски, познакомимся.
Габриш привязал вожжи к сиденью, легко спрыгнул на каменистый настил, поздоровался:
— Сервус!
Ему ответили. Старик достал кисет, предложил:
— Попробуй-ка нашего самосаду.
Габриш извлек из кармана огромную трубку с коротким чубуком, всыпал в нее щепоть махорки. Разумов поднес тлеющий фитиль зажигалки.
После первой же глубокой затяжки Габриш поперхнулся. Это вызвало смех среди молодых бойцов.
— Чего ржете? — набросился на них Разумов. — Иш зубы оскалили, будто самим не приходилось слезу пущать. Ить такой крепости курева, почитай, ни у кого нету.
Габриш скоро освоился с разумовским злым табаком. Делая короткие затяжки, он только крякал.
Встретившись взглядом с Танкушичем, который все еще сидел на клади в повозке, Разумов жестом пригласил и его в общую компанию. Тот вмиг спрыгнул и представился по-военному:
— Танкушич, слесарь-оружейник.
— Выходит, тоже свой брат-рабочий, — оживился старик. — А ну-ка кличьте сюда остальных. Со всеми разом и познакомимся.
Чувствуя к себе доброжелательное отношение, венгры охотно откликнулись на зов. Красногвардейцы наперебой протягивали кисеты, зажигалки. При помощи немногих слов и жестов завязалась общая беседа. Кто-то затянул песню. Габриш достал скрипку, заиграл русскую. Молодежь пустилась в пляс. А потом, когда из-под смычка полились звуки чардаша, в центр круга вышли парами Танкушич и Сабо, Надь и Ролич. Положив друг другу на плечи руки, они закружились в задорном танце. Оставшийся без партнера Немеш подскочил к Плеханову. Тот принял приглашение. Но станцевать ему не пришлось: прозвучал сигнал на посадку.
О чем пела труба, понимали еще не все. Вдоль состава пошел помощник командира отряда Иван Пильщиков. У каждого вагона кричал:
— Приступить к погрузке!..
Грузились недолго. Только у артиллеристов случилась заминка. Они никак не могли завести в вагон норовистого коня. Темно-гнедой тяжеловес не слушался.
Понаблюдав за жеребцом со стороны, Габриш решительно направился к упрямцу. Взялся за повод, потрепал по загривку:
— Стой, стой, глупий Мишка.
Позже мы узнали, что так он называл всех коней. Кобыл же именовал Машками.
— Кусочка хлеб надо, — обратился Габриш к красногвардейцам.
Кто-то бросил ему объедок. Ловко поймав его, Габриш стал кормить коня. Потом прогулялся с ним по платформе и наконец решительно повернул к вагону.