Отец, отвечая на лицеприятные вопросы, крутился ужом на раскалённой сковородке, списать всё "на стихию" у него получалось с трудом.
Я сделал звук тише, положил пульт на прикроватную тумбочку и откинулся на подушки. Сказать, что я сочувствовал папе, значит, ничего не сказать. Голограмма губернатора показывала человека внешне спокойного и невозмутимого, на лице которого не отражается ни единой лишней эмоции, но что творится под ледяной маской хладнокровия? Посмотришь пару раз такую передачу и задумаешься, а так ли тебе надо гражданство первой категории? Право избирать и быть избранным, оказывается, накладывало на человека чудовищную ответственность, тяжёлое бремя которой могло раздавить в лепёшку. По Сеньке ли будет шапка? О чём я мечтаю и куда лезу?
— Очередной звонок, мы вас слушаем, представьтесь, пожалуйста, — девица лучезарно улыбнулась.
— Отец погибшего сына, муж сожранной жены…, - (улыбка на губах журналистки потухла подобно погасшей лампочке) хриплый, надтреснутый голос. Голос человека, утратившего опору в жизни, потерявшего себя. Такие люди в слепой ненависти и горе являются самыми неудобными собеседниками, они видят только своё горе и свою правду. Им ни к чему чужие слова, голос разума у них молчит, они хотят видеть казнь убийцы или того, кто проглядел его. Не понял, что за подстава? Прибейте меня четверо, если поступающие вызовы предварительно не фильтруются. Тогда, что это? Провокация, тщательно рассчитанный режиссёрский ход или чей-то недосмотр? Все варианты имели право на жизнь, у отца было множество политических противников, не всем нравился его взлёт по карьерной лестнице, приказ на "укол" мог быть организован как местными, так и московскими оппонентами. В моей душе вместо сострадания проснулась ненависть. Сейчас этот страдалец, которого уже заочно жалеют все смотрящие передачу домохозяйки и львиная доля сильного пола, изливает горе в массы, ищет правду и крайнего, не понимая, что бьет не только по губернатору, а по огромному количеству людей, так или иначе поддерживающих моего отца, среди них военные, полиция и многие другие. В том числе я.
— … Ответьте, где вы все были, когда демоны резали людей, словно скот, половина дома утонуло в крови, пока охотнички появились, — дрожа от несправедливого обвинения, я закрыл глаза и постарался успокоиться (нудно запищали установленные у кровати медицинские приборы). В памяти всплыла залитая кровью площадка второго этажа по Первомайской семь, вырванные с корнем металлические входные двери и разорванные тела в квартирах. Демоны убили семнадцать человек, это была вторая по счёту стая, состоящая из трёх особей. Мы тогда потеряли Сильвию — охотницу из "четвёрки", она погибла, защищая маленького мальчика, бросившись демону наперерез. После охоты мой боевой кинжал получил две зарубки… Я помню тот дом, хорошо помню. Рваные раны на груди и левой ноге от ядовитых когтей второго монстра затянулись только на второй день. — Молчите… попрятались с роднёй по норам да по бункерам, ни одна тварь не высунулась наружу…