Гипотеза о «козырной карте»
Как можно состыковать два, казалось бы, «несостыкуемых» факта – практически полную осведомлённость Сталина о планах немцев и в то же время его неспособность поверить в реальность немецкого нападения даже после того, как оно началось? Виктор Суворов цитирует воспоминания генерала армии И.В. Тюленина, которому Жуков сразу после получения известия о начале вторжения сказал примерно следующее: «Доложили Сталину, но он по-прежнему не верит, считает это провокацией немецких генералов» («Ледокол», с. 245). Это свидетельство – одно из многих. «Не верил» человек, который, согласно дневникам С. Будённого, заявил на одном из совещаний: «22 июня начнётся война». Не верили и его соратники. Высокопоставленный политработник И.И. Азаров, например, описывает сцену в кабинете командующего Черноморским флотом Ф.С. Октябрьского сразу после начала немецкого нападения: позвонивший в этот момент из Москвы вышестоящий начальник просто отказывался верить, что Севастополь бомбят («Осаждённая Одесса», с. 15). Где искать логическое объяснение этому необъяснимому на первый взгляд парадоксу?
Моё собственное озарение состоялось в ноябре 2009 года. Именно тогда меня посетила следующая мысль: если Сталин, прекрасно зная о предстоящем германском вторжении, ничуть не ждал и не боялся его, то в таком случае он считал, что в его распоряжении имелся абсолютно гарантированный способ это вторжение если не предотвратить полностью, то как минимум остановить практически сразу же после его начала.