Заключение (Яковлев Александр Николаевич)
На второй день моего пребывания в контрразведке меня под конвоем привели в просторный кабинет на втором этаже. Там находились двое: одного, генерала Громова, я уже знал; второй, в чине полковника, представился как Юрий Иванович Горобец. Отпустив охрану, генерал подошел ко мне почти вплотную:
– Мы внимательно изучили все, что вы написали о своей службе у немцев. Хотя в истреблении мирного населения вы не участвовали и карателем не были, за свою службу в абвере заслуживаете только одного – расстрела.
«Вот и все, – подумал я обреченно. – Сейчас зачитают приговор, а там…»
– Вы согласны искупить свою вину перед Родиной? – неожиданно спросил стоящий у окна полковник.
Поначалу я растерялся – никак не ожидал подобного вопроса, – но затем без колебания ответил:
– Конечно. Хоть в штрафбате, хоть…
– Подождите. Сначала прочитайте и подпишите эту бумагу, – сказал Громов, протягивая мне плотный белый лист с большой гербовой печатью.
Я читал и глазам своим не верил – это был Указ Верховного Совета СССР об отмене смертной казни и моей реабилитации. Мои ноги подкосились, и я сел на стул, еще не веря во все происходящее…
Потом не менее четырех часов мы подробно обсуждали различные агентурные вопросы, связанные с моим предстоящим возвращением к немцам (только в ином качестве). В конце разговора я не выдержал и спросил: «Смогу ли увидеть маму?»
– Безусловно, – ответил Громов. – Она тоже полностью реабилитирована и уже находится у себя дома в Москве.
– А почему не спрашиваете о своей Нине Блиновой? – с улыбкой заметил Горобец. – Она ведь у вас, как это говорится, «в положении».
– Вы и это знаете? – удивленно спросил я.
– Ну, «Смерш» все знает! – рассмеялись офицеры.
– У меня в Германии второй мальчик, Саша, – заметил я. – Вот бы его сюда вытащить!
При этих словах лицо генерала почему-то потемнело – он положил мне руку на плечо и тихо сказал:
– Мужайся. Твой Саша погиб еще при той бомбежке, вместе с матерью.
– Так значит…
– Да. Немцы специально тебе врали, чтоб держать «на крючке». Вот такие, брат, дела…
Уже летя в ночном транспортном «Дугласе» в Ригу, я вспоминал короткое свидание с мамой, которую специально доставили в Смоленск, и, конечно, мою Нину. Когда садился в «эмку», попросил ее на прощание: «Когда родится сын, назови его Сашей».
В это же время в Кремле Сталин, который привык работать по ночам, просматривал накопившиеся за день бумаги. Что-то вспомнив, он набрал номер начальника контрразведки: