— Поздно, — ответила она, смягчаясь. — А вам надо уснуть. Укрыться потеплее и уснуть. До свидания, Дмитрий Александрович.
— Да подойдите же сюда, не бойтесь.
Саша подошла, он взял ее руку своими горячими руками и осторожно поднес к губам.
— Спасибо, — сказал он.
— Выздоравливайте. Вы теперь — мой больной, а мои больные всегда выздоравливают.
— Спасибо, — повторил Поливанов.
Саша часто вспоминала, как однажды она с Дмитрием Александровичем возвращалась из Ильинского в Москву. В полночном вагоне было пусто. Они сидели у окна друг напротив друга. И оба глядели в открытое окно. Изредка виднелись огоньки, там, далеко в поле. Темные деревья заполнили летнюю землю. Почти невидимые, они, шумя листвой, проносились мимо.
Почему она запомнила этот ночной час, когда и слова-то никакого не было сказано? Неприметный, он запал в память и жил там вместе с деревьями, мчавшимися мимо вагонного окна.
Потом настала осень, деревья пожелтели. Они печально стояли под дождем, на ветру. А потом покрылись снегом. Весной они отряхнут снег с озябших веток. Проглянут робкие зеленые почки, потом снова все зазеленеет. Летом бывает речка. Зимой — коньки, лыжи. Весной… Весной продают на углах ландыши.
И были лыжи. И были коньки. И дни мелькали, как деревья за окном поезда.
Понемногу стала привыкать к Поливанову и Саша. Когда, выходя после работы на улицу и оглядываясь, она не видела его и понимала, что он занят на съемках, ей становилось грустно.
Она любила вместе с ним заходить в детский сад. Любила бродить с ним по улицам — и не столько разговаривать, сколько слушать. Чего он только не знал! И каких только не читал книг. И все он умел — и наладить крепления к лыжам, и починить электричество.
В Доме кино он был свой человек. Но вот туда Саша не любила с ним ходить. Там все называли его Митя — и взрослые красивые женщины, и мальчишки — молодые операторы и актеры. Он весело всем отвечал, помахивал рукой, знакомил Сашу с разными знаменитостями. Он представлял ее по разному — то «моя молоденькая приятельница», то «мой друг», то ни с того ни с сего «моя подшефная». Все это Саше не нравилось. Кроме того, в Доме кино было много очень нарядных женщин.
У Саши была черная юбка и две кофточки — белая и голубая. И одно выходное платье. Она и Нина Викторовна считали его очень красивым. Оно было синее, в складку, с белым воротничком. Нина Викторовна говорила, что белый воротничок очень оживляет.
Но когда Саша с Дмитрием Александровичем пришла в этом платье в Дом кино, она поняла, что это вообще не платье. И туфли ее — не туфли, и чулки не чулки. Все глядели мимо нее или небрежно скользили взглядом. Лица встречных — особенно женщин — словно говорили: «Кто это? Это — не наша. Чужая».