— Не откажи, Марфа Яковлевна, — вторил жене Савва Саввич, — а уж я тебя отблагодарю, ничего для тебя не пожалею.
Тяжко вздохнув, Марфа согласилась.
— Что ж делать, надо помочь. Вот только снадобье хорошее-то кончилось у меня, корень любовь-трава, придется поездить, поискать его. А не найду здесь, то свожу Семена в Агинские степи, там у меня есть знакомая бурятка-шаманка. Словом, как бы то ни было, а Настя снова будет наша — излечу Семена.
Вечером Савва Саввич проводил Марфу до ворот, прощаясь с ней, еще раз напомнил:
— Уж постарайся, сватья Марфа. Закончишь это благополучно — кроме всего прочего нетель тебе, трехлетку семинтайской породы, подарю за труды.
Всю осень прожила Настя на заимке. Два раза приезжал к ней Семен. Выждав, когда Настя останется одна, он подходил к ней, просил, умолял ее вернуться домой. Пополневшая, раздавшаяся в ширину, Настя всякий раз выпроваживала его обратно. В последний раз она пригрозила Семену, что если он еще будет надоедать ей, то не увидит ее больше и на заимке.
А ночью, по-прежнему таясь от других, приходил к ней Егор. И радостны были их встречи, быстро летели ночные часы. Оба давали своим чувствам полную волю, стараясь заглушить тревогу, что росла в душе каждого от сознания скорой разлуки. Егор даже похудел в эту осень, под глазами темнели круги, днем на работе одолевала его дремота. От постоянного недосыпания чувствовал он в теле непомерную тяжесть и при каждой остановке на работе — перекур или короткий отдых — валился с ног, ткнувшись головой куда попало, и мгновенно засыпал. А когда кончилась страда, началась скирдовка, отсыпался Егор в телеге, пока ехали они за снопами от гумна до пашни.
А время неутомимо летело вперед. Вот уж и осень прошла, снегом покрылись поля, елани и сопки, незаметно подкралась зима.
Приказ о призыве в армию Егор получил за два дня до рождества. На заимке закончили молотьбу. На гладком как зеркало ледяном току второй день грохотала веялка. За вчерашний день Ермоха с Егором и трое поденщиков навеяли более ста мешков пшеницы. Сегодня Егор с поденщиками продолжал работу на веялке, а Ермоха, один на пяти лошадях, увез в село первую партию пшеницы.
Вернулся он на заимку к полудню. В это время работники обедали в зимовье, сидя на нарах, поджав под себя по-монгольски ноги. Настя из ведерного чугуна подливала им в чашки жирные, вкусно пахнувшие щи. Покончив со щами, принялись за гречневую кашу с молоком, в это время и появился Ермоха. Он не распряг лошадей, привязал их к пряслу и поспешил в зимовье.
Ермоха стряхнул с шапки куржак, оборвал с бороды и усов ледяные сосульки, заговорил, обращаясь к Егору: