— Я-то дожду. Только ты не забудь меня. Ведь четыре года — не шуточное дело, много воды утечет за это время. А вдруг встретится тебе другая, полюбишь ее?
— Што ты, Наточка! Как у тебя язык-то повернулся сказать такое. Да разве я могу забыть тебя, сменять на другую? Не-ет, и не думай даже. Любовь наша навечно, я на слово крепкий.
Когда над темными лесистыми сопками занялась заря, наши путники отмахали уже добрую половину пути. Малоезженая проселочная дорога вышла на широкий, хорошо укатанный тракт, и кони прибавили ходу.
— Голубчики мои-и!.. — грозя кнутом, покрикивал на лошадей Ермоха. Он, чем дальше ехали, тем больше хмелел, так как не один раз уже потянул из бутылки, а при подъеме на последний хребет допил остатки. Под конец он опьянел настолько, что Егору пришлось самому браться за вожжи. Старик не возражал, лишь пролепетал еле внятно:
— Егорушка, я, брат, кажись, лишку хватил.
Што не ласточка тропу тропила…
Приткнувшись головой в задок кошевки, Ермоха уснул.
Егор укрыл его ноги полой дохи.
В Верхние Ключи приехали, когда солнце стало «в обогрев». Над поселком курилась туманная изморозь, густо дымили трубы. Но, несмотря на мороз, в улицах по-праздничному многолюдно. То тут, то там видно новобранцев в их дубленых полушубках с серой оторочкой на груди и карманах и в мерлушковых папахах с желтым верхом. В толпе, идущей навстречу, множество пьяных, и все они, шагая в обнимку, тянут довольно стройно:
Последний нонешний дене-о-очек
Гуля-аю с ва-ами я, друзья…
Разбуженный песней, Ермоха приподнял голову, осоловело посмотрел вокруг и, может быть, впервые за всю жизнь изменил своей «Ласточке», подхватил служивскую:
Ата-ман стучит в око-о-ошко,
Гото-о-вьте сына своего-о-о,
Каза-а-ачий сын давно гото-овый,
И ко-онь об-седланный сто-оит.
Платоновна с раннего утра поджидала Егора. По случаю праздника и проводов Егора дома был и Михаил. Он первый увидел в улице пароконную подводу, узнал брата.
— Приехал! Егор наш приехал! — радостно воскликнул он и как был, в рубашке, без шапки, выбежал во двор открывать ворота.
В окно Платоновна увидела, что Егор приехал не один, и вот все в сопровождении Михаила вошли в избу — впереди проспавшийся Ермоха.
— Здравствуй, хозяюшка! С праздником! — приветствовал он Платоновну, снимая шапку и охлопывая ею куржак с бороды.
Отвечая на приветствие, Платоновна внимательно присматривалась к незнакомой молодой гостье. Когда Егор, сбросив с себя доху, помог Насте снять верхнюю одежду, перед глазами Платоновны предстала статная молодица с высокой грудью и жгучими карими глазами под тонкими полудужьями черных бровей. Разрумяненное морозом лицо ее полыхало вишневым цветом. Очень к лицу Насте была ее одежда: и белый батистовый платок, стянутый узлом на затылке, и голубая, с кружевным воротником кофта; полнеющий стан обтянула широкая сборчатая юбка из черного сатина. На ногах у нее мастерски сшитые унты из гураньих лап.