И после того как Егор ушел на свидание с Настей, Ермоха еще долго сидел, курил и то, горестно вздыхая, жалел Егора, то вновь принимался ругать хозяина.
— Жалко мне Егора, — сетовал он, обращаясь к Матрене. — Хороший он парень, и работник отменный, и душа добрецкая, обидел его Шакал, чтоб ему подохнуть. Жалко, что не умею я делать во вред, а то бы навредил ему за Егора, уж я бы насолил Шакалу!
— Не знаю, дядя Ермоха, — засмеялась Матрена, — что-то даже не верится, чтобы ты мог насолить ему.
— То-то што карахтер у меня ни к черту не годный, душа не поднимется худо сделать. Да и как его сделать-то, штобы досадить Шакалу? Воза поменьше налаживать, когда по дрова или по сено поедем? Оно бы неплохо — и нам полегче и Шакалу убыточнее, так ведь от людей будет совестно с маленькими возами ехать. Засмеют. То же самое и на другой работе. Не-ет, девка, не способен я на такие дела. Вот разве когда напьюсь да нафитиляю ему, гаду паршивому, как следует, только на это и надежа. Уж пьяный-то я на нем отыграюсь. Трезвый-то хоть и ругаю его, да, должно быть, не так здорово, а пьяного он меня даже боится.
— Ты и пить-то, дядя Ермоха, вроде перестал.
— Оно хоть вовсе-то и не перестал, а так, можно сказать, остепенился. Да ежели и запью, то ненадолго — денька два-три, много — неделю погуляю, нагоняю Шакалу страху, да и опять за работу. А раньше-то, бывало, по месяцу пил, одежу с себя пропивал…
В этот вечер Ермоха разговорился больше обычного: он знал, что когда поспорит с кем-либо, поволнуется, то ему долго не уснуть, И чтобы успокоиться, он отводил душу в разговорах. Кстати, Матрене сегодня нельзя уходить домой, она уже две ночи, не раздеваясь, чутко дремала на лавке и часто ходила в стайку, где должна отелиться хозяйская корова. После ужина Матрена понаведалась к корове и теперь, чтоб не дремать, вязала пестрый чулок, охотно поддерживая разговор с Ермохой.
— Смотрю я на тебя, дядя Ермоха, и прямо-таки диву даюсь. — Быстро мелькая спицами, Матрена пытливо посмотрела на Ермоху. — Робишь ты, робишь всю жизнь, а ни на тебе, ни перед тобой ничего не видно. Куда же ты деньги-то кладешь? Ты их, однако, столько накопил…
— …Што черт на крышу не забросит, — вынув трубку изо рта, подсказал Ермоха, и впервые за весь вечер лицо его озарила улыбка.
— А што, и верно, ты же один как перст. Вот и пить, говоришь, перестал, так што никаких расходов не производишь. Поди, хочешь подкопить да сразу на хозяйство стать?
— Какое уж там хозяйство! — Ермоха безнадежно махнул рукой. — Моложе-то был — пробовал. Так же вот жил-жил в работниках, да и надумал хозяйством обзаводиться. Старуха ишо жива была, избенка своя, корову завел, кобылу… «Ну, думаю, теперь заживу— сам себе хозяин». А как до дела-то дошло — и пшик из меня получился.