В статье «Дело т. Рязанова» Троцкий раскрывал подлинные причины обвинения старого революционера в «измене партии». «Рязанов обвиняется не больше и не меньше, как в участии в заговоре меньшевиков и эсеров, связанных, в свою очередь, с заговором промышленной буржуазии ‹…›,— писал Троцкий.— Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что т. Рязанов ни в каком заговоре не участвовал. Но откуда же, в таком случае, взялось обвинение? Если оно выдумано, то кем и с какой целью?.. Кому нужен мировой скандал вокруг имени Рязанова?» [598]
Троцкий напоминал, что за последние годы Рязанов отстранился от активного участия в политической жизни. «Он разделил в этом отношении участь очень многих старых членов партии, которые с отчаянием в душе отошли от внутренней жизни партии, замкнувшись в хозяйство или культурничество. Только это самоотречение давало Рязанову возможность охранять свой Институт от разгрома в течение всего послеленинского периода». Однако удержаться даже на такой нейтральной позиции оказалось невозможным. «Жизнь партии, особенно со времени XVI съезда, превратилась в постоянный экзамен на верность единому и единственному вождю… Но Рязанов был органически неспособен подличать, подхалимствовать, упражняться в излиянии верноподданнических чувств». Поэтому в его Институт была направлена группа молодых «красных профессоров», которые «обычно мало смыслят в марксизме, но зато набили себе руку в деле подвохов, кляуз и фальшивых доносов». Эта группа занялась провокационной травлей старого учёного. Конечно, «если б Рязанов где-нибудь, хотя бы в нескольких словах, намекнул на то, что Маркс и Энгельс были только предтечами Сталина, то все козни молодых негодяев сразу рассыпались бы прахом, и никакой Крыленко (обвинитель на процессе «меньшевистского центра».— В Р.) не осмелился бы вменить Рязанову в вину его потачки по отношению к переводчикам-меньшевикам. Но на это Рязанов не пошёл. А на меньшем генеральный секретарь не мог примириться» [599].
В расправе над Рязановым Троцкий усматривал новый симптом того, что, «достигнув аппаратного всемогущества, Сталин чувствует себя внутренне более слабым, чем когда бы то ни было… Ему необходимы каждодневные подтверждения его прав на роль диктатора. Так наступила очередь Рязанова… Старый революционер сказал: „служить молча, стиснув зубы — готов; восторженным холуем быть — не могу“. Вот почему Рязанов попал под партийное правосудие Ярославских. После этого Ягода сервировал улики» [600].
Избавившись от последнего крупного большевистского историка (не считая Покровского, «разоблачение» которого развернулось несколько позже, после его смерти), Сталин в конце 1931 года решил выступить сам в качестве историка марксизма и международного рабочего движения. Его письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма» положило начало шумной идеологической кампании, направленной на окончательный запрет сколько-нибудь объективного освещения в советской и зарубежной коммунистической печати как прошлой деятельности Троцкого, так и его позиций в современной политической борьбе. Сталин требовал покончить с «гнилым либерализмом… в отношении троцкизма, хотя бы разбитого и замаскированного». Как «головотяпство, граничащее с преступлением», он расценивал взгляд на троцкизм как на фракцию в мировом коммунистическом движении. «На самом деле троцкизм давно уже перестал быть фракцией коммунизма. На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР»