.
О дальнейших, более общих разногласиях между дуумвирами свидетельствует намного более нервное письмо Бухарина Сталину от 1—2 июня 1928 года. Письмо это начиналось словами: «Коба. Я пишу тебе, а не говорю, так как мне и слишком тяжело говорить и, боюсь, ты не будешь слушать до конца. А письмо ты всё же прочтёшь. Я считаю внутреннее и внешнее положение страны очень тяжёлым».
Замечая, что «наши экстраординарные меры (необходимые) идейно уже превратились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съезда», Бухарин уверял, что его «ни капли не пугает отступление даже от резолюций съезда, если это необходимо». Однако он выражал тревогу по поводу того, что Политбюро не имеет никакого целостного плана, в результате чего «действует хуже, чем сверхэмпирики грубейшего образца… Мы даже перестали говорить на эти темы: говорить боятся, никому не приятно ругаться. Но если разрушена даже центральная мыслительная лаборатория, если между собой без боязни и заподазриваний по совести нельзя обсудить важнейшие вопросы политики, тогда положение становится опасным. Народное хозяйство не исполнительный секретарь. Ему не пригрозишь отдачей под суд, на него не накричишь». За столь тревожными констатациями, однако, следовали заверения Бухарина, что «драться не буду и не хочу. Я слишком хорошо знаю, что может означать драка, да ещё в таких тяжких условиях, в каких находится вся наша страна и наша партия». Демонстрируя предельную растерянность, Бухарин даже выражал готовность после конгресса Коминтерна, фактическим руководителем которого он продолжал оставаться, «уйти куда угодно, без всяких драк, без всякого шума и без всякой борьбы» [79].
Значительно острее, чем Бухарин, поставил вопрос о нарастании кризисных явлений в деревне заместитель наркома финансов Фрумкин, направивший 15 июня членам Политбюро письмо, в котором заявлял: «Мы не должны закрывать глаза на то, что деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас». Приведя слова Молотова: «Надо ударить по кулаку так, чтобы перед нами вытянулся середняк», Фрумкин писал, что в этих словах выражена фактически проводимая новая политическая линия, которая «привела основные массы середнячества к беспросветности и бесперспективности. Всякий стимул улучшения хозяйства, улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализует страх быть зачисленным в кулаки… Объявление кулака вне закона привело к беззаконию по отношению ко всему крестьянству».
Фрумкин предлагал вернуться к линии, провозглашённой XIV и XV съездами, открыть базары, повысить цены на хлеб и бороться с кулаком «путём снижения его накоплений, путём увеличения налогов», но не путём раскулачивания. Эти идеи, как подчеркивал Фрумкин, разделяются сотнями и тысячами коммунистов