Пока Троцкий находился в СССР и имел возможность письменного общения со своими единомышленниками, большинство из них не допускало и мысли о капитуляции перед Сталиным. «Каменев и Зиновьев, слабонервные и „не совсем храбрые“, сдрейфили и „на брюхе поползли в партию“ (буквальная фраза Зиновьева),— писал Троцкому в июне 1928 года Муралов.— Как помните, мы с вами отказались от столь непривлекательного, не эстетичного, не привычного, не гигиеничного способа вхождения в революционную большевистскую партию. Мы видели в этом зиновьевском способе оскорбление партии, Ленина, нас… Писать покаяние — умирать буду, а не напишу, четвертовать будут — не напишу. Один останусь — не напишу» [160].
Описывая в книге «Технология власти» политическую обстановку 1928 года, А. Авторханов писал: «Троцкисты, несмотря на разгром и ссылку их руководителей, продолжали непримиримую борьбу против „эпигонов Октября“ и „сталинской реакции“. Мужество, бесстрашие и готовность на личные жертвы выгодно отличали троцкистов от зиновьевцев. В этом отношении троцкисты как союзники («правых».— В Р.) были бы весьма реальной силой. Но идеологическая пропасть между „левыми“ и „правыми“ была той мертвой зоной, куда не осмеливались вступить ни доктринёры-бухаринцы, ни идеалисты-троцкисты. Редкие лица из обеих групп поднимались выше обеих доктрин в смысле понимания исторических перспектив» [161]. Здесь историк допускает явную передержку. Действительно, блокировавшиеся со Сталиным лидеры правящих фракций ставили, подобно Сталину, интересы борьбы за власть над политическими принципами. Однако такое поведение было отнюдь не характерно для левой оппозиции и прежде всего для Троцкого, четко понимавшего, что его борьба со Сталиным и сталинизмом представляет собой борьбу за принципы большевизма, безжалостно растаптываемые сталинской реакцией. Троцкий относился с сугубой непримиримостью к беспринципным политическим комбинациям и поэтому проявлял особую осторожность в сближении со своими недавними принципиальными противниками.
Авторханов прав в том, что в 1928 году расхождения между левой оппозицией и «правыми» несколько ослабились. Это определялось прежде всего тем, что бухаринцы, хотя и с запозданием на несколько лет, пришли к тем же выводам о характере установившегося в партии режима, которые «троцкисты» сделали в 1923 году. Ещё до того, как Бухарин в программных документах начала 1929 года прямо обвинил сталинскую группу в насаждении бюрократизма, он в своих статьях писал о далеко зашедшей бюрократизации аппарата, т. е. о той тенденции, которую он вместе со Сталиным упорно отрицал на всём протяжении борьбы с «троцкизмом». В «Заметках экономиста» он утверждал, что «в порах нашего гигантского аппарата гнездятся тоже элементы бюрократического перерождения с их полным равнодушием к интересам масс, их быту, их жизни, их материальным и культурным интересам»