.
Одним из самых решительных оппозиционных выступлений на пленуме была речь Угланова, который критиковал сталинцев за нежелание признать свои ошибки в руководстве экономикой и проведении хлебозаготовок. Угланов говорил о чувстве «непогрешимости», возникшем у «отдельных членов Политбюро», и резко возражал С. Косиору, заявившему, что «нельзя допустить, чтобы у нас в Политбюро были свободные критики». С особым возмущением Угланов осуждал прозвучавшие на пленуме требования вывести «тройку» из Политбюро. «Храбрый товарищ Постышев,— заявил Угланов,— выступил и говорил: „возьмем и выгоним трёх вождей, партия и без вождей теперь управится с руководством страной“… Отсечение Рыкова, Томского и Бухарина поведет несомненно к ослаблению руководства нашей страной и международной революцией. Удар по этим товарищам приведет к оскудению теоретической мысли в нашей партии» [212].
Наиболее заострённым выступлением против сталинской фракции была речь Бухарина, продолжавшаяся несколько часов. В этой речи в последний раз была развернуто изложена позиция бухаринской группы.
Бухарин сравнивал методы, применявшиеся против «тройки», со средневековой «гражданской казнью», когда «человека выставляли у позорного столба и под барабанную дробь говорили про него самые клеветнические вещи, запрещая ему в то же время произносить хотя бы одно слово». Как бы отсекая напрашивающуюся параллель с точно такими же методами, использовавшимися против левой оппозиции, Бухарин упирал на то, что его группа перед лицом «широко развернутого обстрела» отмалчивалась, не желая дать повода к обвинению в «навязывании» внутрипартийной дискуссии. Подчеркивая, что он и его сторонники оказались в положении, при котором их «ещё больше бы травили, если бы они попытались объясниться», Бухарин настойчиво говорил о нежелании «тройки» стать «оппозиционной» группой, которая вновь должна пройти примерно те же стадии, какие проходили прежние оппозиции‹»›. «Вы новой оппозиции не получите! Вы её иметь не будете! И ни один из нас никакой „новой“ или „новейшей“ оппозиции возглавлять не будет» [213],— заявил Бухарин пленуму ЦК. Он констатировал, что несмотря на отказ «тройки» от публичных «оппозиционных» выступлений, большинство Политбюро ЦК стремилось её «замарать, запачкать, дискредитировать, растоптать» с тем, чтобы далее речь шла уже не об удовлетворении просьбы об отставке, а о снятии за саботаж. «Игра здесь абсолютно ясная» [214].
Излагая свои теоретические разногласия со сталинской группой, Бухарин подверг критике формулу о «дани», не оспаривая, впрочем, её по существу, а лишь заявив, что слово «дань» в применении к крестьянству выбрано неудачно. Более определённо он высказался по поводу сталинской «теории» об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, обратив внимание прежде всего на её логическую несуразность: «По этой странной теории выходит, что, чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми»