Но у капитана были на своего повара гораздо большие виды. День за днем он втолковывал Хуану, что его место - среди пэров французской кулинарии, и добился того, что через дом (и обеденный стол) на Фарм-стрит прошли лучшие из ценителей и знатоков утонченной кухни. Он вывернулся наизнанку, но добился внимания лучших французских журналистов, пишущих о кулинарии такая категория журналистов не может существовать нигде, кроме Франции, разве что в Бельгии и ещё чуть-чуть в Швейцарии, где их заметки носят, к сожалению, коммерческо-деловой оттенок. Те, кто пишет о кулинарии во Франции, скорее похожи на литературно-поэтических критиков и не чета тем, кто пишет об этом где-нибудь в занюханных Штатах или в Австралии. В некотором роде они стоят даже выше драматургов и писателей. Чем чаще они приезжали в Лондон и чем дольше гостили у Хантингтона, тем громче становился хор их славословий в адрес Хуана Франкохогара по ту сторону Ла-Манша, и скоро вся Франция знала о нем. Миллионы французских гурманов уже истекали слюной.
Прошло три года, прежде, чем капитан решился представить своего повара на ежегодный конкурс Французской Кулинарной Академии в Бордо. В неё могли входить только десять лучших, прославленных мастеров. Они были гордостью Франции точно так же, как Пикассо - Испании, а Бернард Шоу - Ирландии (что, впрочем, не помешало последнему завещать все свое состояние на создание "Комиссии по исправлению ирландских манер и речи").
Великое кулинарное празднество состоялось в "Ша-Отарди", Бордо, всего за сутки до того, как капитан предстал перед лицом Бетси и её семьи. Он вложил в это дело столько сил, что едва ли был в состоянии реагировать на их ультиматум.
3.
Все началось так обыденно... Он приехал в Бордо, потому что у него были дела с фирмой "Крюз и сыновья" - его основными поставщиками. Поселив Франкохогара в отеле "Сплендид", он велел ему пару часов поспать. Было два пополудни. Сначала нужно было решить деловые вопросы, а уже потом везти Хуана в "Ша-Отарди".
Он вел свой "роллс-ройс" шоколадного цвета (с гонконгскими номерами) по Ка-де-Шартрон, размышляя, что ещё одна его честолюбивая мечта близка к осуществлению, и его повар наконец-то получит ранг, сравнимый с саном кардинала в католической церкви, а до окончания контракта с ним ещё 12 лет.
По дороге он подумал ещё и о том, что картину Ватто, пожалуй, продавать не следовало. Но он не представлял себе, что хоть кто-нибудь в наше время, а тем более Бетси, может знать, кто такой Ватто. Конечно, картина была её собственностью, и он в этом не сомневался. Но ведь не мог же настоящий джентльмен идти просить денег у жены, если в них возникла срочная необходимость? Проще было одолжить картину Ватто на время. И ему было совершенно непонятно, из-за чего она подняла вселенский шум - звонки через Атлантику, пересчеты на калькуляторе (во время приема у косметички) и прочее - ради чего? Ради какой-то жалкой картинки, которая исчезла со стены их загородной виллы.