От гор до самого моря стояла техника. Сроки вывоза переносили. Сначала дали американцам слово, что во столько-то дней уложимся. А потом: «Ну никак! Не можем выехать!»
А наш комбат, Пётр Великий, начеку. Только ракетчики убрались, только всё своё богатство побросали — он создаёт летучий отряд.
— Для хозяйства, — говорит, — всё пригодится.
Председателем колхоза ему нужно было работать.
И мы на тягачах перевезли к себе несколько тонн всех этих раскладушек, красок, стройматериалов, железа, цемента. Листы фанеры какой-то толстой.
Потом, когды мы уже всё оприходовали, приходит командир полка:
— Это что за херня? У нас офицеры на нарах спят, а у вас сержанты на раскладушках! Всё конфисковать немедленно.
И пришлось комбату прятать барахло от собственного полка. В конце концов забрали почти всё. Только железо он сумел отвоевать и в Приозерск отправить.
Вот такая война у нас была.
Ракеты увезли, нас оставили. Ракеты ракетами, а блокада-то Кубы продолжается. Ядерную угрозу устранили, но угроза высадки не делась никуда. Никто не знает, будут американцы десантироваться или не будут. Значит, мы должны другими средствами — врукопашную спасать эту революцию.
А старшина, который в Союзе у меня был командиром, всё время обосравшись лежал. Дизентерия. Там же как попадёшь с дизентерией в госпиталь — всё, сорок дней. Только он выйдет оттуда — снова понос и снова сорок дней.
В общем, я исполнял обязанности старшины. Все построения проводил, на обед гонял. «Вольно!» «Разойдись!» «Направо-налево!»
А эта кодла стоит передо мной в трусах. Все распаренные, никто ничего не хочет исполнять.
— Иди ты, — говорят периодически, — на хуй.
У меня глаза на лоб: как же это так? Я же командир! Как это? Меня?
Вот тут я и начал махать кулаками и наказывать. То одного накажу, то другого. Тринадцать наказанных набралось. Сначала я переживал, а потом: «Ууу, блядь, не могу на фиг!» Один раз стрелял даже. Ну, рядом, конечно. Сбил его с ног и пустил очередь по земле. Камни полетели во все стороны. Тот чуть не обосрался от страха. Да я и сам испугался.
Ещё помню, однажды стрельнул в щит пушки. У неё же ограждение есть небольшое: если не по самолётам стреляешь, а на земле воюешь, оно тебя прикрывать должно. И я решил проверить на практике: пробьёт его пуля или не пробьёт? В Союзе-то каждый патрон считали, а тут вообще ничего не считалось. Пальнул, короче. Как срикошетила эта пуля, так и я чуть не обделался.
Потом, когда приусадебное хозяйство на Новую Землю уехало, сельскохозяйственные работы кончились. Стали дисциплину наводить. Наладили учёбу: столько-то часов бегать, столько-то оборону отрабатывать. Кубинцев начали приглашать на обучение, и надо было изображать, что всё делается, движется, маршируется. Мол, солнце палит, а мы, блядь, всё равно день и ночь на страже революции.