Его тело скользило по моему, и мне чудилось, что он проникает в меня всеми своими членами и мы становимся одним многоруким, четвероногим существом. Счастливым существом, которое должно жить долго и счастливо, потому что оно — единственное в своем роде.
Удивленная происходящим, круглая луна следила за нами через незадернутые занавеси, и я подумала, что тот кузнец, который видится с Земли, подглядывает за нами. И почему-то преисполнилась гордостью за то, что занимаюсь любовью на глазах у этого далекого, но всевидящего свидетеля. Мне нечего было стесняться. Мы ведь не просто занимались любовью. Мы любили друг друга. Теперь я знала, что это такое.
— Я и не думал, что найду тебя, — прошептал Дэвид мне не на ухо, а в губы. — Мне казалось, что так не может быть ни с кем. Что это все выдумки писателей. Их прекрасные фантазии. Плоды воображения…
Мне стало смешно:
— Я и есть писательский плод. Только не плод воображения, а настоящий…
— Может, поэтому ты такая?
— Какая?
Он рассыпал нежные поцелуи по всему моему телу, нашептывая:
— Самая нежная, самая красивая, самая веселая, самая лучшая… Я счастлив, Эшли.
— Я тоже, Дэвид.
— Если б я знал, какая ты, — опять повторил он свои слова, уже звучавшие сегодня.
Я попыталась понять их:
— Тогда ты нашел бы меня раньше?
Он часто заморгал, потом улыбнулся:
— Я нашел бы тебя еще в детстве.
— Вот когда мне тебя очень не хватало… У меня совсем не было друзей.
— Зато у тебя был классный отец. Это, знаешь ли, тоже не мало.
Я охотно согласилась, но добавила, что все-таки родительская любовь не совсем защищает от одиночества.
— Я знаю, — сказал Дэвид.
Я подумала, что надо бы подробнее расспросить о его детстве, но сейчас мне не хотелось разговоров. Этого мне хватало и с отцом… Я снова нашла губы Дэвида. И подумала, что таких нет ни у кого.
Мне показалось, что времени прошло совсем немного, мне не хватило его, чтобы насытиться этой любовью, которая по-настоящему была первой. Но за окном уже стало светло, когда мы, наконец, устали и решили вздремнуть. Впервые я уснула на чьем-то плече и не почувствовала никакого неудобства, хотя раньше мне казалось, что это выдумки литераторов, так ведь и шею можно свернуть! Но с Дэвидом было удобно все.
И, проснувшись, я тоже не испытала неловкости. Я только успела посмотреть на него, спящего, и он тут же открыл глаза и улыбнулся. У меня дух захватило от этой улыбки! И подумалось: «Как же это случилось, что такой красивый парень заметил такую уродину, как я?»
И тут снова, как всегда некстати, влез Том Брэдли, заверявший, что научит меня видеть себя. Я подавила вздох, чтобы Дэвид не подумал, будто я сожалею о чем-то. Нет, я только решила, что, видимо, отныне мне придется смириться с присутствием Тома. Таким, незримым, он все-таки раздражал меня меньше.