— Тише, милорд, тише. Поберегите себя.
И Ричард подчинился. От нестерпимой боли пот выступил у него на лице. Некоторое время он лежал не шевелясь. Боль слегка отступила. Ричард открыл глаза и увидел склонившегося над ним рыжеволосого Перкинса, своего преданного друга. Вблизи его веснушки казались неимоверно большими. Перкинс положил руку графу на лоб. Ричард почувствовал запах бальзама от трав, которым была смочена его обнаженная грудь.
— Ты выхаживал меня, Перкинс? Ты прикладывал мне примочки с бальзамом? Ты не должен был, ведь ты больше не мой оруженосец, теперь ты — рыцарь.
— Я только помогал лекарю. А теперь помолчите, милорд, вам нужно беречь силы.
— Я хочу лишь узнать, почему тюфяк подо мной ходит ходуном.
Послышался скрип дерева и плеск воды.
— Мы что, в море?
— Да, на королевском корабле. Сам король Генрих повелел взять вас на свой борт. Мы плывем домой.
— Аженкур… А что там произошло?
Перкинс так сильно схватил графа за руку, что Ричард даже поморщился.
— Мы победили, милорд. Победили!
Ослабевший, Ричард не поверил своим ушам.
— Как? Как это могло случиться?
— Эти презренные французы не смогли оправиться от удивления, когда мы все-таки начали наступление. Оказалось, что они были совсем не подготовлены к сражению, думали, что мы не решимся атаковать, — гордо улыбаясь, говорил Перкинс. — А наши стрелки выпустили столько стрел, что французы бросились наутек, как трусы. Их пехота разбежалась, и конница осталась без прикрытия. Французам еще не повезло в том, что солнце светило им в лицо, ослепляя яркими лучами. Щурясь от солнечного света, наклонив головы, они двигались навстречу английским стрелкам. Их кони спотыкались на поле, воинам же, ничего не видящим перед собой, было не до сражения. Французские полководцы лаялись как собаки, их войско было полностью дезорганизовано. Французы впали в панику, куда им до нашего короля Генриха! Когда битва закончилась, поле было сплошь покрыто телами убитых. По меньшей мере, убито семь тысяч французов.
— Господи… Семь тысяч.
— Ваша нога, милорд, вы чуть не лишились ее. Ее хотели ампутировать, но король не позволил. Он решил ждать до последнего, надеясь сохранить вам ногу, и почти не отходил от вас.
— Семь тысяч убитых! Перкинс, стоило ли побеждать такой ценой? Как щедро родит эта политая кровью земля…
— Во всяком случае, не твоей кровью, Истербай.
Генрих. Его голос напомнил Ричарду о юности, когда они считали себя бессмертными. Услышав низкий голос короля, Перкинс вскочил, затем упал на колени.
— Ваша милость, — на одном дыхании произнес он.