– А тут ничего так! Жмотский рай, – шепотом сказала она, размахивая куском колбасы.
Ирка с тревогой покосилась на дверь, в которой как раз появилась хозяйка и мрачно спросила:
– Кто взял колбасу? Заметь, я пока не говорю «украл»!
– Не я! – Бэтла торопливо сунула ее в рот.
– Это колбаса для салата!!!
– Протестую! Это колбаса для людей! А я – людь! – возразила она.
Хола покачала головой и отправилась притворяться, что рада видеть Ламину.
Бэтла повернулась к Ирке и долгое время с усилием жевала колбасу. Потом поинтересовалась:
– Ну как ты? Вручила каменное копье?
– Н-нет, – пробормотала та, накручивая на палец край скатерти.
– Чего так плохо? Новую валькирию хоть видела?
– Да.
– И как она тебе?
– М-мощная, – с усилием ответила Ирка. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Бэтла сейчас подавилась колбасой. Она чувствовала, что, кроме соседки по дивану, ее слушают еще валькирий пять, включая Фулону, только что появившуюся в комнате.
– Ну это понятно, что мощная. Другой и быть не могла, – продолжала болтать Бэтла. – А как человек она как? Ничего?
– Нормальный, – сказала Ирка, боясь поднять глаза.
– Так почему копье не отдала?
– Она не готова. Пока что. Отдам на днях, – ей казалось, что только осел сейчас не распознает ложь. Она сидела красная, потная, ощущая, как воздух в комнате нагревается от соприкосновения с кожей.
– А на днях что? Будет готова? – ехидно спросила Ламина, отвлекаясь от оруженосца Холы, на колени к которому она по рассеянности села, чтобы уменьшить его хозяйке радость от новоселья.
Ирка не ответила. Она сидела, закрыв глаза, и ждала, пока на нее начнут кричать. Но все было спокойно: никто не кидался и новых вопросов не задавал. Осторожно открыв глаза, она обнаружила, что о ней все забыли. Валькирии отвлеклись на Ильгу, которая только что обнаружила в углу японский синтезатор, и мгновенно в душе у нее зачесалась музыкальная школа.
Радостно вскрикнув, та метнулась к синтезатору, согнала кого-то со стула, и началась пытка. Валькирия серебряного копья играла неплохо, но относилась к числу тех горе-музыкантов, которые, сделав в сложной пьесе одну ошибку, моментально выходят из себя, начинают все заново, снова ошибаются, психуют, вскакивают, начинают играть с первой ноты и бросают своих зрителей с ощущением, что они вообще ничего не умеют.
– Иль, а Иль? Может, отдохнешь? Хватит? – умоляюще спросила Хола.
– Нет, не хватит! Я таки сыграю хорошо! Всем сидеть, я сказала!
Когда ее наконец согнали, до синтезатора дорвалась Гелата. Играла она втрое хуже, причем вещи не сложнее «Кузнечика», однако весело, с задором, с покачиванием головы, со сдуванием с глаз челочки, с кокетливым поглядыванием на своего оруженосца. На ошибки не обращала внимания, и поэтому, когда она встала через пять минут, все были убеждены, что играет Гелата блестяще и способна приглашать к себе на мастер-класс самого Шопена.