– Да знаю я, как его зовут, – с усмешкой перебил старшину Лыков, подходя к перебежчику и кладя руку ему на плечо. – Лопни мои глаза, это же сам полковник Горбатов! Ну, здравствуй, друже. С чем пожаловал?
– Хочу присягнуть на верность королевичу Владиславу, – сказал Горбатов.
– Вот как? – Лыков от изумления шире распахнул глаза. – Дивно мне слышать это от тебя, полковник. Видать, крепко прижала тебя судьба-злодейка, коли ты к нам подался!
Лыков распорядился, чтобы стражники вернули Горбатову коня и оружие. Видя, что Горбатов пребывает в состоянии некоего потрясения, Лыков привел его к себе домой, желая побеседовать с полковником наедине. Хоромы боярина Лыкова, где жила его семья и хранились все его богатства, сгорели вместе со множеством прочих дворов во время пожаров в Белом городе. Жену и детей Лыков успел спровадить из Москвы в Тверь еще до начала сражений с земским ополчением. В Китай-городе Лыков и его слуги занимали деревянный дом какого-то купца, сбежавшего отсюда вместе с семьей, когда Семибоярщина впустила в Москву поляков.
Оглядев убогую обстановку купеческого жилища, Горбатов удивился тому, что у лестничных переходов отломаны все перила и в комнатах почти нет мебели. Его также удивило то, что двое холопов Лыкова, сняв с петель дверь в трапезной, рубят ее на части топорами.
– Чем-то же надо печи протапливать, полковник, – пояснил Лыков, отвечая на вопросы Горбатова. – Дров в Китай-городе уже не осталось, а на дворе зима. Вот и приходится жечь в печах все, что горит. Но главная беда не в этом, – Лыков доверительно понизил голос. – Есть враг пострашнее холода – это голод. Дела с ествой в Кремле и Китай-городе еще хуже, чем с дровами. Видишь, друже, что мы тут едим.
Лыков поставил на стол глиняный горшок с каким-то теплым варевом, над которым витал запах мясного бульона. Взяв половник, Лыков выловил из мутного жидкого супа лошадиное копыто, показав его Горбатову. Затем Лыков извлек из горшка собачий череп с оскаленными зубами.
От увиденного Горбатов невольно поморщился.
– Собачатина, конечно, не баранина, полковник, – заметил Лыков, – но все же лучше вареных крыс, коих подают на стол моему соседу ротмистру Порыцкому.
– В земских становищах тоже голодно, но мышей и крыс там еще пока не едят, – проговорил Горбатов, усевшись на скамью у окна, забранного ячейками из зеленого и голубого стекла.
– Чего же ты тогда перебежал от земских к нам, бедолагам? – ввернул Лыков, развалившись на стуле, который заскрипел под его грузным телом.
Поскольку в доме было чуть теплее, чем на улице, поэтому Лыков и Горбатов вели беседу, не снимая с себя теплой верхней одежды. Они сняли с себя лишь шапки и рукавицы.