Котэ возразил:
— Тебе, Георгий, ничего и не надо знать! Отари в темноте выведет тебя на сцену и поставит где следует. Твое дело стоять смирно на протяжении всего номера… Когда реквием окончится, Отари уведет тебя обратно за кулисы. Все очень просто, Георгий… Ну пожалуйста!
Я согласился.
Когда подошла очередь реквиема и погас свет, Отари взял меня за руку и повел на сцену. Поставив где надо, он занял свое место… Вспыхнул Вечный огонь.
Поначалу все шло торжественно. Притихли зрители. Стрекотали проекционные киноаппараты…. Из кинобудки в направлении сцены темноту пронзали шевелящиеся лучи света, неся на экраны изображение. Тихо и торжественно звучала печальная музыка. И вдруг случилось невообразимое!.. Зал взорвался криками восторга, аплодисментами! Люди буквально неистовствовали. Я ничего не мог понять. Что происходило на экранах за моей спиной? Почему вдруг такой восторг в зале? Нарушить стойку «смирно» и повернуться к экранам я не решился. Так и простоял в недоумении, пока не кончился номер реквиема. За кулисами я спросил Отари, что происходило на экранах. В чем причина такого «шабаша» зрителей?
— На экранах покойный артист Геловани изображал генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина в фильме Чиаурели «Падение Берлина», — сказал Отари.
Я опешил. Ничего себе! Этого мне только и не хватало… Ай-ай-ай! Это что же получается? Выходит, я добровольно участвовал в торжественных поминках по преступнику, загубившему миллионы человеческих жизней… и мою в том числе?! Я — жертва — стоял по стойке «смирно» у Вечного огня своему же палачу?! Ничего себе реквием, пропади он пропадом! Гори он вечным огнем… В самом страшном сне такого не увидишь… Любой фильм ужасов — рождественская сказка по сравнению с этим.
Забавную шутку сыграл со мной Котэ Махарадзе, ничего не скажешь. Я понимаю, он мог и не знать всех гулаговских зигзагов моей судьбы (тогда на подобные темы предпочитали не распространяться), но легче мне от этого все равно не стало… Так или иначе, и ежу понятно, что Геловани лишь предлог, а поминали-то Сталина! И восторг зрителей относился уж никак не к Геловани… В общем, настроение безнадежно рухнуло, вечер был испорчен начисто; расстроенный и обозленный, я отправился в буфет искать утешения там.
Вскоре закончился и концерт. Буфет постепенно заполнялся участниками вечера. Заскочил туда и мой добрый знакомый — Гиви Зардиашвили, один из работников дирекции Дворца спорта. Увидев меня, он обрадовался:
— Тебя-то я и ищу, Георгий! Кончай с этим делом, — он решительно забрал с моего стола коньяк, закуску и отнес буфетчице. — Не порти себе аппетит. Ужинать будем в другом месте. Пошли.