Перебирая всё это в уме, Седов думал об одном: как выйти из положения? Ибо по всему, кажется, выходило, что следовало бы вернуться. Но даже мысли о возможности такого исхода он не хотел допускать. Теперь, после всего, что перенёс и пережил при организации экспедиции, её сумасшедше спешной подготовке, — п вдруг отступать? Да скорее он пустится продолжать путь в шлюпке, чем допустит даже сомнение в том, что двигаться ему должно теперь только вперёд, только на север!
И, взяв себя в руки, он говорил: «Спокойно. Поправить судно — и снова вперёд. Только вперёд, к северу!»
Тяжёлый всплеск вырвал Седова из задумчивости.
Вынырнув из воды, ошалевший от неожиданности и студёного озноба Пустошный замахал отяжелевшими от намокшей одежды руками, держась па воде. Он пытался подплыть к карбасу, но отливное течение уже подхватило его. На несколько секунд все словно оцепенели. В правой руке Шура держал, не выпуская, увесистый мушкель.
— Эй, кто там наверху! — рявкнул Седов на «Фоку». — Конец бросьте же ему, конец!
Затопал кто-то по палубе, пришли в движение и загалдели матросы в карбасе, привязанном к судну, кто-то вытаскивал весло, кто-то торопливо выдёргивал отпорный крюк.
Пустошный всё так же тяжело барахтался, не приближаясь к карбасу, — слишком сильным оказалось течение.
— Брось мушкель-то, дурень! — крикнул кто-то из карбаса.
— Эй, что у вас там? — донеслось со шлюпки с другого борта. — Что стряслось?
Невольно краем глаза Седов заметил, что один Линник, каюр, не пытается что-либо сделать, чтобы помочь Шуре. Память отметила тут же, что Линник с Пустотным стояли рядом, причём Шура — с самого краю.
Случившийся на палубе кочегар отыскал верёвочный конец, метнул его Пустошному, а остаток конца сбросил вниз, в карбас. Там его подхватили и потянули Шуру, который одной рукой уцепился за конец, а второй всё ещё колотил мушкелем по воде, охая и шумно отфыркиваясь.
Насквозь продрогшего матроса вытащили и под смешливые возгласы: «Вот и первое крещение!», «Ну, ты, брат, ровно куль с крупой!», «А и слава богу, хоть плавать-то умеет!» — переправили еле двигавшегося, мокрющего на палубу.
— Как свалился-то ты? — спросил боцман вдогонку.
— Ос… оступился, — выдавил Шура.
— Мушкель-то оставь, — крикнул боцман всё ещё сжимавшему в руке деревянный молоток Пустошному.
— А шапка-то эвон поплыла! — воскликнул Шестаков.
Только теперь все заметили шапку Пустошного, относимую течением.
— Эх, сколь ни хороша шапчонка-то была!.. — пропел сожалеюще плотник.
— Коршунов! — окликнул Седов кочегара, всё ещё торчавшего на палубе. — А ну фалинь отдай, быстро!.. Разбирай вёсла! — бросил он матросам.