Когда меня спрашивают, говорю Поповичеву, что бутыль с отрезанным верхом, которую полковник упорно называет «канистрой» — это был наш туалет. Правда, мы им не успели воспользоваться. Там же, поясняю, была и моя «курилка».
Тут вскакивает представитель истца Бесфамильная.
— Ааа! Ваша честь, — кричит девушка судье. — Они там курили! А в «Останкино» курить нельзя! Вы слышали это! Вы слышали!
— Во-первых, не «они», а только я, — поправляю её. — Во-вторых, курил — и что? В Останкино многие на рабочем месте курят. Даже Эрнст.
Это я просто к слову сказал — не знаю, даже курит ли этот тип или нет.
— Ну, это же Эрнст! — пугается девушка и забивается в свой угол. — Но ему ведь можно! Он же… это… Первый канал! Ему ведь можно!
Прилежная девушка. Нас с Олегом этой фразой рассмешила. Очень — громко. Некоторые рабы хотя бы стараются скрыть своё рабство. А другие — довольны своим статусом. Согласны на него. Рады своей несвободе. Премного благодарны. Эта девушка — из последних. Боевая девица. Старается.
Остальным не смешно. Удивленно на нас смотрят.
— А, может, закон для всех един? — зачем-то кричит ей Олег. — И для Эрнста тоже?
Вмешивается судья Куприянова:
— Так! Всем успокоиться! Успокоиться!
Этот окрик звучит символично.
И двусмысленно.
И неприлично тоже.
И бесстыдно тоже.
Стыдно!
Стыдно!
Стыдно, господин Потапов. Александр Викторович. Стыдно, будучи заместителем начальника Управления безопасности Телецентра, признавать, что бОльшая часть останкинских камер слежения не работают. То есть играют декоративную роль. Элементы декора здания. Стыдно это публично заявлять и, к тому же, иметь здоровый внешний вид. Как можно работать в структуре, где так относятся к собственной профессиональной специализации?
Главе Телецентра уже не стыдно. Давно.
«Бульдозер» в суде не появился. Пришлось бы ему про расписку признаваться. В том, что официально заявил — не имеет к нам ни финансовых, ни юридических претензий за произошедшее 18 марта.
Сам же её написал. Сам нам выдал: «…гарантирую отсутствие уголовных и финансовых претензий со стороны ТТЦ и других органов…»
Его же никто не душил, не заставлял её писать. Не просил никто! Сам!
Если бы имел мужество пришёл бы. Рассказал бы про разговор с Олегом в мае — после чего и появился этот иск. Имей мужество признаться, что весь этот суд — банальная месть.
Интересно, помнит про свои слова у себя в кабинете?
«Я даю вам мужское слово. Во-первых, я же дал вам расписку. А во-вторых, я же мужчина!»
Помнит? Мужчина?
«Мы же все мужики тут. Это вам не Первый канал!»
Сам добровольно писал. По собственной воле говорил.