Поначалу ему захотелось позвонить Майке. Вспомнились ее слова: звони, когда будет плохо. Но потом подумал, что не поможет ему сейчас благополучная Майка, а если расскажет ей о Тоне, возможно, обрадуется, что все так получилось... А что, собственно говоря, получилось, задал он себе вопрос. Но сразу отбросил - ему не хотелось ни о чем думать, потому что он уже понимал, что в чем-то виноват сам... Нет, Майке звонить он не будет. Ему нужен сейчас кто-то другой. И, уже сидя в троллейбусе, он знал, что едет на Колхозную к Леле...
Он ввалился с оттопыренными карманами, наполненными опять в том же магазине, и с бутылкой водки.
- Мне Лелю, - хрипло сказал он открывшей ему дверь сухонькой старушке с тонким лицом. - Она дома?
- Кажется... дома, - неуверенно произнесла та. - Вы подождите, я узнаю.
Володька остался стоять у двери и краем уха слышал какие-то шептания, а потом громкий голос Лели:
- Какой еще военный? Не жду я никого!
Потом она вышла, удивленно взглянула на него.
- Это ты... Чего это решил зайти? - спросила не очень-то любезно.
- Так... Захотелось тебя увидеть.
- Ну, раз захотелось, проходи. Мать уже решила, не мой ли приперся, разволновалась... Я-то знаю, не придет, а она все надеется.
Володька прошел в маленькую, забитую вещами комнату.
- Это Володя из нашей школы, - представила его Леля матери и пригласила сесть.
- Погоди, возьми все это.
- Ба, да ты с гостинцами! - удивилась она, забирая у него свертки. Шикуете, товарищ лейтенант.
Лелина мать сразу засуетилась, стала собирать какие-то сумки, бормоча, что ей надо в магазин, и вскоре исчезла. Володька сел на продавленный, покрытый облезшим ковром диван. Леля села напротив и спросила:
- Зачем пришел?
- Поговорить с тобой хочу...
- Давай поговорим, раз пришел... - и посмотрела на Володьку. - Случилось у тебя что?
- Так, ерунда...
- Случилось, - и, еще раз скользнув взглядом по его лицу, поднялась, стала накрывать на стол.
- Старая у тебя мать, - сказал Володька.
- Да, поздновато меня родила... Без меня ей бы войну не пережить. Когда под Москвой служила, посылки часто с кем-нибудь посылала. Так самое тяжелое время она и просуществовала. Ну, давай, - подняла стакан, стукнула о Володькин и лихо выпила. - Чего смотришь? Пью по-мужицки?
- Да нет...
- Знаю, погрубела... Что ж делать, надо было подстраиваться. Пришла-то цыпочкой, недотрогой, от каждого матерного слова уши затыкала, морщилась, краснела, потом вижу - такой здесь не приживешься. Теперь могу любого мужика так послать, что обалдеет. И не отвыкну никак, вошла, так сказать, в образ, она усмехнулась. - Помнишь, за мной Генка из вашего класса ухлестывал? Втюрен был по уши, записками любовными завалил.