Фраза, которую на прощанье обронил Джига, - как бы между прочим, без нажима - гвоздем сидела у меня в мозгу все то время, какое мне понадобилось, чтобы пройти к трамваю - сначала по пыльному переулочку, то бишь шестому проезду, затем вверх по просеке к Ново-Садовой. Заняло это примерно полчаса, меня обгоняли машины, дважды - кургузый автобусик, но мне и в голову не приходило воспользоваться транспортом. Надо было что-то придумать, что-то, что-то...
"Имей в виду, редактор, если к нам явятся менты или тачку станут искать по номерам, буду считать, что заложил ты..." Повторять свою угрозу, чем это для меня обернется, он даже не счел нужным.
Я хитрил перед самим собою - знал, что ничего спасительного не придумаю, а потому безоговорочно приму все его условия. В конце концов, они влипли в неприятности из-за меня. Правда, мне показалось, что и от водителя пахнуло спиртным, когда, замахнувшись, он выкрикнул "у, падла!". Но он, скорее всего, успел принять на грудь уже на даче. Вряд ли бы Джига допустил, чтобы за руль его "ауди" сел поддатый. Судя по всему, держит он своих молодчиков в ежовых рукавицах. Что он такое, этот ироничный, улыбчивый, играющий в добродушие и оттого еще более страшный кавказец? Уголовник - безусловно, но вот какого масштаба?.. Впрочем, не один ли черт, кто тебе сунет нож под сердце?
Садясь в трамвай, я уже имел некое подобие плана действий, по крайней мере, на остаток сегодняшнего дня. О том, чтобы соваться в милицию, речи быть не может
- сначала надо знать, что было после того, как меня умыкнули. Значит, и начинать надо от печки. Я вышел на улице Советской Армии за несколько секунд до того, как на руке пикнул будильничек, отмечающий каждый час. Взглянув на циферблат - как ни странно, впервые после всех событий, до того башка была забита тревогами, - я удостоверился, что сейчас пятнадцать ноль-ноль, а это значило, что мелькнуть в издательстве до конца рабочего дня я еще успею. Но прежде - туда, на проклятое место, к воротам телестудии.
Мороженщицу, сидящую за своей тумбочкой, я заметил за полквартала. Ее патриотическое одеяние - красная юбка и синяя футболочка, прикрытые белым фартуком, - выделялось ярким пятном на фоне чугунной решетки. Интересно, запомнила ли она меня? Лучше бы нет.
Зря надеялся: по тому, как она на мгновенье замерла, а затем, привстав с табурета, закрутила головой, пытаясь рассмотреть меня за спинами впереди бредущих прохожих, стало ясно, что образ человека, которого на ее глазах засунули в машину и увезли, из памяти ее испариться не успел. Прятаться от нее, конечно, было глупо, я и не стал. Изобразив на лице что-то наверняка мало похожее на улыбку, я направился напрямую к ней.