Экспансия (Авраменко) - страница 135

— Опустить цепь! Пропустить корабли в бухту. Ярмило, встреть их.

— Будет сделано, воевода.

Молодой помощник кивнул, умчался. А воевода снова поднёс трубу к глазам. Похоже, внезапная атака двулодников дала свои результаты — арабы начали снижать скорость. Кажется, храмовникам удастся достигнуть входа в крепость… Снова сбежал по лестницам вниз. Прошёл по внутренней галерее на одну из башен, запирающих вход в гавань. Отсюда было видно хуже, но и корабли подходили всё ближе. Первый когг с ходу влетел внутрь бухты, принял по ветру в сторону, пропуская прочие суда, всего двадцать. Ого! Видно, много народу… Полетели канаты на берег, которые ловили на ходу и притягивали пузатые парусники к камню пристани. Грохнули деревянные сходни, и вдруг…

К небу взвился тысячеголосый вопль:

— Аллах Акбар!!!

И эхом откликнулось из-за стен, где плотным кольцом стояли враги:

— Аллах Акбар!

Упал один из тех, кто занимался швартовкой коггов, пронзённый стрелами, второй… А по сброшенным на пристань сходням валом валили враги, одетые тамплиерами, потрясая кривыми мечами и знамёнами с полумесяцами. Летели прочь белые балахоны рыцарей, безжалостно растоптанные тысячами ног. Вот же, Морана их побери! Вольха похолодел — так бездарно сдать крепость?! Но славы без боя не сдаются. А мёртвые сраму не имут. Взмахом руки подозвал одного из воинов:

— Возьми факел, и вниз. Если ворвутся в погреб — взрывай.

— Воевода!

— Наверху уже живых не будет, понятно?!

— Сделаю, воевода.

Умчался.

— Тревогу играй! И — огонь!

Словно услышав, ударил первый крепостной огнебой, второй. Третий! Били в упор, пока оставалась возможность перезаряжать. С десяток человек прислуги выдернули пушку из амбразуры и с натугой разворачивали её ствол внутрь двора. Из внутренней галереи выскочила сразу сотня воинов, мгновенно выстроились в две шеренги, первая присела на колено. Залп! Первых нападавших смело, словно ветром. Тут же грянул второй залп, и количество трупов сразу резко увеличилось, послышались вопли разъярённые вопли. Но врагов было слишком много. Правда, и славы уже сорганизовались, и вторая сотня проредила толпу в упор. Громыхнули пушки на башнях, и взорвавшиеся фугасы разнесли на обломки несколько парусников противника, устремившихся к бухте. А потом кто-то догадался ударить зажигательными, и негасимое пламя огня жрецов перекрыло наглухо вход в гавань негасимым пламенем. Заскрипели гигантские ворота, выбирающие из воды огромную цепь, перекрывающую бухту. Огнебои били без перерыва, но опытное ухо уже считывало рисунок боя — славов давили массой. И из-за стен нарастал рёв — поняв, что в бухту кораблям арабов не прорваться, они высаживали воинов прямо на берег, и те устремлялись с ходу к стенам крепости, на которых уже кипела рукопашная. Пока ещё удавалось сдерживать их у ворот, не давая открыть, и возле входов в казематы. Воины рубились насмерть — всё-равно умирать. О приказе воеводы знали все. А на миру и смерть красна! И прямые мечи косили визжащих арабов, словно траву, тяжёлые томагавки крушили насмерть. Кое-где даже удалось отбросить противника назад, но тот обстрелял славов их луков, и воины вынуждены были снова отойти под прикрытие каменной кладки. Огнебои на стенах били непрерывно. Арабы начали было собираться у той стены, где не было пушек, но просчитались: на башнях стояли орудия крупного калибра. Гораздо больше тех, что находились на стенах. И когда настало время, открылись запертые до сего часа бойницы, и два десятка огнебоев выплеснули смерть в виде восковых зарядов, взорвавшихся в небе над накопившейся толпой воинов тысячами пуль… И смертный вопль вознёсся к небу. Но внутри двора славы медленно, но верно проигрывали — слишком много было противников на захваченных тамплиерских коггах. Остервенев, арабы с воем кидались на защитников крепости, выбивая по одному, по два. Платя за это десятком, а то и более, своих жизней. Но они могли позволить себе такой размен. А вот славы — нет. И пустить противника внутрь многочисленных переходов и подвалов тоже не могли. И вновь и вновь палили перезаряжаемые торопливо ручные огнебои, летели в толпу ручные разрывные бомбы, слышался неумолчный металлический лязг сечи, и алая кровь покрыла тёсаный камень двора густым слоем. Кровь, она ведь у всех людей алая. Будь то араб или славянин, негр или китаец… Славяне пока держались — огнестрельное оружие и булатная сталь их мечей и доспехов пока ещё помогала сдерживать врага, но с каждым мгновением воинов становилось всё меньше, и врагов — всё больше. Вольха рубился в первых рядах, привычно принимая и парируя удары, меткими быстрыми выпадами меча вырывая нападавших их строя и отправляя их в объятия гурий… С тоской бросил взгляд на высоко стоящее солнце — не хотелось бы умирать в такой погожий денёк… И вдруг грохот нескольких сот ручниц за стеной, а потом… Его иссохшие губы растянулись в улыбке — знакомый каждому посвист мечей обоеруких. Значит, помощь пришла?! И верно — громоподобный рёв корабельных пушек, и знакомый до боли силуэт ведущего корабля флота Империи, двулодника «Сын Перунов», корабля, равному которому по величине и мощи не было во всём известном мире. И идут напролом, топя пузатые когги, плотной массой сбитые в гавани, благо закрывающая цепь уже опущена, и ловко прыгают на камни, врубаясь в сплошную массу вопящих теперь от ужаса арабов, морские десантники. И сброшены сходни, по доскам которым плотным строем стремительным бегом, высоко вскидывая колени, надвигаются на врага, колыша перьями шлемов, воины Тиуантисуйю в доспехах стальных. А из-за стен слышен торжествующий рёв воинов славов и переливчатые крики меднокожих воинов, начисто вырезающих всех, кто попадает им под руку… Вольха опустил руку с мечом, протёр перчаткой щёки от пыли — не может быть! Дар?! Брат императора? Лично?! Но зрение его не обманывало — это был действительно Соколов. Два особых меча для двуручного боя в его руках лучше всяких слов доказывали это…