— Забирай своего приятеля и чтоб духу тут не было! — трясу его за грудки. — А то изуродую. Убирайтесь вон! — И я ругаюсь скверными словами.
В закоулке этом — пролом в стене. Грабители скрылись в нём. Голова моя гудит, но особой боли не чувствую. Осторожно трогаю пальцами голову, под пальцами вздувается шишка. Спешу в туалет, сую голову под кран. На лице ссадин нет. Мне вдруг становится ужасно обидно. Должно быть, нервы не выдержали, и глаза мои набухают слезами, вот уже слёзы текут по лицу. Вокруг меня люди, мне неловко, и я опять умываюсь. Минут пять не отхожу от крана. Причину слёз не могу понять. В Петровске мне приходилось много раз драться, но там драки были другие.
В город мне расхотелось идти. В зале ожидания уже полно народу. На моей скамейке, положив между собой ковёр, сидят два южанина в тюбетейках. Трогают ковёр, переговариваются. Затем, как по команде, замирают. Прикрыв глаза, шепчутся, должно быть, со своим богом. Разом встают, сворачивают ковёр и уходит, а я растягиваюсь на скамейке.
До драки я не испытывал отчуждения в этом городе. О нём я много слышал, читал. Я уже побывал на Дворцовой площади, в Исаакиевском соборе; осмотрел Медного всадника, вспоминая стихи Пушкина. Побродил вдоль Невы. Я решил, как управлюсь, обживусь, осмотрю вначале сам город. Потом уж примусь за музеи. Даже ночёвки на вокзале не портили настроения. Теперь же — кто-то закашлялся, высморкался, и мне стало противно. И воздух тут какой-то гадкий. Я перебрал в памяти случившееся со мной за эти дни, на душе стало тревожно. Я ворочаюсь, хочу уснуть, но сон не идёт, и, чтоб успокоиться, я прибегаю к испытанному средству; начинаю думать, какой я серьёзный, толковый и вообще хороший человек. А с таким человеком ничего плохого не может случиться; он добьётся своего. Я верю в это. Последний год я особенно стремился стать серьёзным человеком. Порой подмывало расхохотаться, дурачиться, а я молчал, сводил брови, воображая, будто морщины на моём лбу похожи на морщины нашего завуча Максима Павловича. Надо было спешить, суетиться, волноваться, а я старался быть крайне медлительным, чем раздражал окружающих. Но всё это было не то: вдруг живость, подвижность, которыми был заряжён от рождения, одолевали; я срывался, вся моя степенность улетучивалась.
Творилось такое, покуда не взялся за книги. Помню, в классе заговорили о школьной читательской конференции, Вера Владиславовна объявила, что лучшие докладчики будут посланы на районную конференцию, и я вдруг вызвался сделать доклад о героях книги Льва Толстого «Война и мир».