— А что, Ферапонт, дядюшка Андрей Яковлевич женат или нет?
— Нет, батюшка, об этом и речи никогда не было… Э, да что это?.. Чу! Слышишь, Дмитрий Афанасьевич?
— Да, слышу: охотничьи рога.
— И, кажись, недалеко… Пойдем-ка, батюшка, посмотрим, что это такое.
— Пойдем, — сказал Левшин, вставая. — Да лесом-то еще далеко?
— Нет, Дмитрий Афанасьевич, и полверсты не будет. Вон по той дорожке мы как раз выйдем вон из лесу.
Левшин и Ферапонт пошли по узенькой тропинке и через несколько минут повстречались с боярским челядинцем, который также пробирался в поле.
— И ты, Сидорыч, идешь туда же? — сказал Левшин.
— Как же, Дмитрий Афанасьевич, и я хочу взглянуть на царскую охоту.
— На царскую?
— Да, батюшка! Ведь это изволит охотиться государь Петр Алексеевич с ближними своими боярами. Сейчас приехал на село стремянный нашего господина, Антон Курышов; он сказывал, что сегодня поутру собралось в Коломенском до двадцати бояр.
— И все с охотами? — спросил Ферапонт.
— Вестимо, с охотами.
— То-то, чай, народу-то!
— Как же! Одних стремянных человек до тридцати, да только им приказано всем остаться и за своими боярами на охоту не ездить.
— Как так?.. Ведь ловчие-то и псари будут с гончими порскать по лесу, да зверя поставлять в чистое поле, а при борзых да собаках кто останется?
— Видно, одни господа. Антон говорил, что и нашему боярину пришлось взять четырёх собак на свору: Злодея, Налета, Буяна и Касатку. Они привыкли рыскать за стремянными, так за барином нейдут. Лихие собаки — что и говорить! Да как-то он с ними справится!.. Коли они завидят сердечного дружка, а он не успеет их со своры спустить…
— Да! — Не усидит на коне… Я сам был у покойного барина стремянным; ездок не плохой и силишка есть, а так грохнулся однажды с лошади, что небо с овчинку показалось! Нет, любезный, коли собаки у тебя па своре, так не зевай!.. Да что это боярам-то вздумалось?..
— А Бог их знает!.. За спором, что ль, дело стало или так, ради потехи.
— Хороша потеха!.. И что за неволя подумаешь!..
— Эх, брат! Да ведь у бояр-то часто охота бывает пуще неволи.
— Ну, вот припомни мое слово, Сидорыч: без греха дело не обойдется.
В продолжение этого разговора они дошли неприметным образом до конца леса. Перед ними открылись обширные, холмистые поля. Направо по суходолу расстилались заповедные луга села Богородского; налево по лощинам тянулся длинный ряд болот, поросших мелким кустарником. Прямо перед ними в живописном беспорядке разбросано было несколько отдельных рощ, которые на охотничьем языке называются отъемными островами. Между этими рощами и лесом, на опушке которого стоял Левшин, было не более полуверсты. Одетые в разноцветные платья псари, ловчие и доезжачие, которые, очевидно, принадлежали разпым господам, стояли поодаль от крайней рощи и дожидались только приказания, чтоб бросить гончих в остров. Бояре на красивых персидских конях разъезжали по полю, держа на шелковых сворах борзых собак, которые беспрестанно путались между собой, подбегали под лошадей и, по-видимому, весьма тревожили непривычных к этому делу господ. Вот бояре начали занимать места по перелескам, некоторые из них потянулись к Богородскому лесу и стали шагах в пятидесяти от его опушки.