— О котором ты мне рассказывал?
— Да, Дмитрий Афанасьевич, это не люди, а души погоревших еретиков.
— И, полно, Ферапонт, какие души!
— Да ты вслушайся, батюшка!.. Ну, станут ли живые люди так выть?.. Чу!.. Слышишь?
— Нет, нет! — сказал Левшин. — Этот стон, эти вопли… О, это верно какие-нибудь несчастные, которых захватили разбойники!
— А что ты думаешь? — прервал Ферапонт, ободрясь. — Может статься, что и живые люди. Ведь разбойники-то иногда огоньком выпытывают, куда у проезжих деньги припрятаны.
— Так чего же мы дожидаемся? — вскричал Левшин.
— Постой, постой, батюшка!.. Нас только двое, а их, может быть…
— Что за дело!.. Иль ты не слышишь, как кричат эти несчастные?..
— Слышу, Дмитрий Афанасьевич, да все лучше…
— Что?.. Уж не мимо ли проехать?.. Эх, Ферапонт! Да разве мы не христиане?
— Ну, если так — так так!.. С Богом, батюшка, была не была!
Левшин выхватил свою саблю и шибкой рысью пустился прямо к жилью.
XII
Здание, к которому ехал Левшин со своим слугой, отличалось от обыкновенных бревенчатых сараев только тем, что у него по стенам сделаны были небольшие отдушины, а вместо ворот прорублена узкая дверь. Огромная дворовая собака, завидев наших путешественников, кинулась на них с громким лаем, и в то же время из шалаша, построенного подле самых дверей сарая, вышел человек высокого роста, с черной бородой, смуглый, как цыган, и необычайно безобразный собой; он держал в руке дубину, а за поясом у него висели четки.
— Ты что за человек такой? — спросил Левшин, подъехав к шалашу.
— А вы кто такие? — промолвил чернобородый, взглянув недоверчиво на наших путешественников.
— Мы проезжие.
— Так что ж вы здесь шатаетесь? Ступайте на большую дорогу.
— Кто у вас заперт в этом сарае?
— Не твое дело. Ступай, куда едешь!
— Ах, ты разбойник этакий! — вскричал Ферапонт. — Отвечай, когда тебя спрашивают!
— Разве ты разбойник, — прервал чернобородый, — а мы православные христиане. Говорят вам: ступайте вашей дорогой. Не мешайте Божьему делу.
В эту минуту снова послышались в сарае отчаянные вопли, плач, рыдание и раздались голоса: «Батюшки, спасите!.. Умираем голодной смертью… Хлеба, Бога ради, хлеба!.. Батюшки, умилосердитесь!.. Дайте хлебнуть водицы!.. Смерть моя!.. Умираю!»
Не дастся вам! — отвечал грубый голос из шалаша Не дастся — да не лишитеся светлых венцов мученических!
Возможно ли! — вскричал с ужасом Левшин. — Злодеи! За что вы их морите голодом?
Сами захотели, — отвечал чернобородый. Как сами!
— Ну, да!.. Ведь здесь сидят в затворе благочестивые запощеванцы, сиречь вольные мученики.
— Вольные!.. Да разве ты не слышишь, что они кричат?..