– До завтра. Советую Вам поменьше думать…
…
– Как наши дела?
– Сегодня. Или завтра. Скорее сегодня. Все-таки, да, сегодня ночью. Скорее всего. Нет. Это точно.
– Вы о чем?
– Зло. Сегодня оно преодолеет стены цитадели, чтобы поглотить меня. Я сам стану злом сегодня.
– Что? Вы же за стенами крепости, Вы не забыли?
– Ему все равно. Я чувствую, зло стало сильнее. Те опасения, которые были раньше, – теперь действительность. Вы не боитесь? Вы же знаете, что такое зло… Вы не можете не бояться! Я не верю, что оно уже поглотило Вас. У Вас добрые глаза. Зло их меняет. И я чувствую, что нет в Вас зла. Вы мне не верите… Ааааа!
– Успокойтесь-успокойтесь, пожалуйста. Мы примем все меры, Вам нечего бояться! Санитары!
– Все, я спокоен, не переживайте. Просто… Я не знаю, может мне застрелиться?
– Вы же говорили, что убийство – это зло?
– А точно… Я и забыл. Оно уже очень близко.
– Не переживайте, пожалуйста. Все будет хорошо…
– Не будет… Прощайте.
…
– Да, доктор, можно к Вам?
– Да, конечно, как Ваши дела? Вы вчера были так взволнованны…
– Вчера? Забавно, совсем не помню… Я здоров. Сегодня ночью я проснулся и осознал себя совершенно здоровым человеком. Я не чувствую никакой необходимости больше находиться в Вашей лечебнице.
– Где? Где, Вы сказали?
– В лечебнице. Это же психиатрическая клиника, правильно я понимаю?
– Да… д-да. Все верно. Вы правы. А зло?
– Что простите?
– Зло. Вы не боитесь его?
– Извините, я Вас не понимаю. Ну… как? Все боятся зла, и все его совершают… нн-н… творят. На философские мысли, видите, меня наталкивают беседы с Вами.
– Да, я вижу, Вы абсолютно здоровы. Вы проходили сегодня психофизические тесты?
– Да, конечно, с утра, хотя и не видел в них необходимости. Довольно сложно попасть к Вам.
– Работа, сами понимаете. Я отдам выписку из клиники в регистратуру. Можете быть свободны.
– Желаю здравствовать.
– И Вам… не болеть.
Февраль
Стоял февраль. Шла война.
Снег сметал все на своем пути. Уже несколько месяцев в этой стране шел какой-то странный снег. Снег серого цвета. Небо тоже серое, как и все вокруг. Ничего не видно. Никого не видно. Уныние проникает даже в ряды тех, кто уверен, что их дело свято. В принципе, обе стороны уверены, что их дело свято. Только одни почему-то решили называть себя красными, а другие – белыми. Красный цвет не разбавлял уныние в сердцах, белый цвет не освещал его. Смятение поддерживалось лозунгами, которые ничем не гарантировались, обещаниями, которые никогда не сбывались, приказами, которые никогда не выполнялись. Добровольно. Сколько среди красногвардейцев было тех, кто верил в светлое будущее? Сколько среди деникинцев было тех, кто верил в белую республику? Сколько среди солдат армии КомУЧа было тех, кто верил в демократическую справедливость? Кто не просто делал карьеру, пусть и в такое страшное время, а боролся за идею? Идею, имя которой назвать никто не решался, ибо имя ее всякий понимал по-своему, и нельзя называть то, чего не существует. Или можно? Коммунизм? Монархия? Единая и неделимая Россия? Эти слова настолько далеки от идеи, но отлично ее заменяли. Солдаты оставались довольны. Война шла.