С этим людьми ее свела Минкина в свой прошлый приезд в столицу. Тогда Настасья прислала ей записочку с ужасными каракулями, в которой приглашала повидаться. Помня, кому обязана своим возвышением, Наталья не рискнула отказаться, да и воспоминание о ее пребывании в Грузино часто будили в ее теле тяжелое томление. С тех пор не то что троих – даже одного мужчины не было в ее жизни. Тем же вечером, освободившись, она побежала через Дворцовую площадь в красивый новый дом в самом начале набережной Мойки, построенный Аракчеевым несколько лет назад. Минкина ждала ее. Хозяина не было дома, и Настасья уже изрядно выпила. Лицо ее стало землисто-красным, а глаза лихорадочно блестели.
– Здравствуй, подруга, – весело сказала она, троекратно целуясь с Натальей. – Поедем веселиться! В доме, сама понимаешь, нельзя, предадут, расскажут все, да еще приврут, но я все запреты обойду, любого вокруг пальца обведу, и уж себе в удовольствии не откажу.
Минкина велела своему личному кучеру Василию, которого Наталья часто вспоминала холодными ночами в этом году, заложить коляску, и объявила слугам, что едет с кузиной барина за покупками. Они долго катили сначала по Невскому проспекту, потом, миновав Смольный монастырь, начали углубляться в узкие переулки Охты. Наконец, Василий остановил экипаж около невзрачного, хотя и чистого двухэтажного дома.
– Приехали, барыня, – сообщил он, открывая дверцу, и улыбнулся так, что по спине Натальи пробежала дрожь предвкушения.
– Что скалишься? – ревниво прикрикнула на него Минкина, – когда разрешу, тогда и будешь зубами сверкать, а пока сиди тихо.
Она прошла в услужливо распахнутую кучером дверь, Сикорская последовала за ней. Настасья уверенно вела ее из темной прихожей по узкому коридору. Дом был похож на жилище небогатого чиновника, и камер-фрейлина не могла понять, что же они здесь делают. Но вот Настасья толкнула маленькую дверцу, и Сикорской показалось, что они попали в другой мир. В комнате, богато обставленной позолоченной французской мебелью, восседала ярко накрашенная немолодая дама. Ее нарумяненные щеки испещрили морщины, ярко-рыжие волосы своей пышностью и неподвижностью намекали на парик, а сильно обнаженная грудь давно потеряла форму и колыхалась в вырезе низко открытого платья, как желе. Около нее на полу сидели две совершенно обнаженные женщины и покрывали красной краской ногти на руках дамы.
– Ах, какая радость, – воскликнула дама с сильным акцентом, поднимаясь навстречу гостьям. – Как давно вас, матушка, не было, ждем-ждем…
Нагие женщины отступили к стене и скромно стали, потупив голову. Они даже не сделали ни малейших попыток одеться, и, похоже, их одежды в этой жарко натопленной комнате не было.