Апартаменты были ослепительно белыми: белый ковер, белые стены, и даже пара белых картин в белых рамах, а в холле сидел мужчина и играл на белом концертном рояле. Слабо пахло ванилью. Мой вид «замарашки» не сочетался со стерильностью убранства, и мне почудилось, что я могу испачкать что-нибудь просто потому, что буду пристально это разглядывать. Я сосредоточилась на мужчине, который был одет в белую рубашку и джинсы. Закрыв глаза, он исполнял один из концертов Моцарта и выглядел полностью умиротворенным, разделяя безмятежность с большой белой птицей, сидевшей у него на плече. Он еще не осознал моего присутствия. Затем он открыл глаза, улыбнулся мне и поприветствовал джазовым проигрышем.
— Доброе утро, — сказал пианист бодро, чуть подскакивая на стуле на манер Рэя Чарльза. — Что привело вас сюда в столь ранний час?
— Серьги. Э-э… я принесла вам серьги от Аллегры Ореччи. Из «Глориос», — сказала я, запинаясь.
— Замечательно. Первый возврат дня.
Он встал, и я обнаружила, что мой собеседник был очень невысок, я бы даже сказала, что для мужчины он был слишком низок. Кроме того, он был бос. Я в последний раз украдкой протерла серьги и протянула ему.
— Ванда, — позвал он. — Принеси, пожалуйста, бумаги Аллегры.
Вошла миниатюрная латиноамериканка, тоже в синих джинсах, белой рубашке и босиком; в руках у нее были пустой поднос, обтянутый бархатом, и дощечка с зажимом.
— Где же мои манеры! Я Сэнди Шварц, — представился он, по-прежнему улыбаясь. — Это Ванда Карилло, мой ассистент, — продолжил он с раскатистым «р» в имени «Карилло».
— Карен Джейкобс, — представилась я. Оба виду не показали, пожимая мою руку, что она липкая.
— А это Эстелла. — Он погладил птицу, сидевшую на плече.
— Это майна? — поинтересовалась я. Эстелла с нескрываемым интересом смотрела на серьги.
— Я заберу их у вас, дорогая, — быстро сказала Ванда.
— Да, — ответил Сэнди. — Это майна-альбинос из Сингапура. И она с радостью утащит эти серьги к себе в клетку, если мы ей позволим.
Я положила серьги на поднос, и Ванда протянула мне квитанцию, чтобы я расписалась. Я взяла ручку и уже собралась нацарапать свое имя, когда заметила нечто, от чего меня пробрал озноб. Серьги, которые Аллегра оставила в отеле, в рваном конверте; серьги, которые я бросила в подстаканник и оставила в незапертой машине на заправке; серьги, которые чуть не потерялись среди мусора; серьги, которые, казалось, были сделаны из металлолома, стоили восемьдесят пять тысяч долларов.
— Это правда? Восемьдесят пять тысяч?
— О да, именно столько они и стоят, — подтвердил Сэнди, вручая мне ювелирную лупу и кладя серьги на стол с подсветкой. — Давайте я вам покажу.