Сверхмощная экономика работает, но счастья ведь от этого больше не становится. И смысла жизни становится не больше, а меньше. И собой, самостоятельно и добровольно, жертвовать больше никто не хочет (а чего ради?).
Исчезает историческая перспектива конкретного цивилизованного постиндустриального государства.
И человеку оно тоже ничего больше не может дать сверх того, что уже дало — в чисто материальном смысле. Автомобиль или пиджак моднее, спутниковый телефон вместо обычного и т. д. — это все ерунда, за это никто на смерть не пойдет.
А если: государство перестало выполнять свои основные объективные функции по отношению ко Вселенной и к личности; а человек в нем также перестал выполнять на прежнем уровне свою основную объективную функцию переделывателя и перестал удовлетворять на прежнем уровне свою основную потребность в максимальных ощущениях; — то на кой черт природе этот динозавр?
По природе, по истории — уже требуется другое. Чтобы человек максимально напрягал чувства и вламывал, и жертвовал собой. Чтобы государство это ему обеспечило — и чтобы максимально переделывало мир.
И вот в этих условиях сытости и стабильности, бессмысленности производства и сенсорного недоедания — человек перестает на деле отождествлять себя с государством. «Дай мне» — это понимает, а «жертвуй для него» ему уже не в кайф. Он может даже думать, что еще готов — но уже обстроил себя системой запретов и поправок, направленных на личное благополучие. Слабеет вкус к жизни, воля к борьбе, размываются критерии и цели — а попросту говоря зажрался, ожирел, обдряб. Сыт, не жесток, не решителен до посинения, и говорение предпочитает делу и борьбе. И полагает, что цель государства — чтобы ему было сытно и хорошо. Сытно есть, почему не так уж хорошо — не понимает.
А здорово и перспективно государство до тех пор, пока люди его в напряге и собою жертвовать готовы — и пока оно прямой продукт производит, мир изменяет принципиально.
Поэтому мощная экономика постиндустриального государства — это признак мощи, да, но не здоровья и не перспективы. Постиндустриальная экономика означает: перегрелись, делать больше нечего, мощности прокручиваются вхолостую, ибо здорова машина, а ехать больше незачем, вот и жжем бензин и подпрыгиваем, воображая себе важность процесса.
Постиндустриальная экономика вкупе с «гуманитарными» перегибами означает — ребята, кажется, мы приехали. Дошедший близко к ограничителю маятник еще движется по инерции, но готовится качнуться в другую сторону. Логика развития бывает и печальна.
Есть противоядие? От развития до старости и смерти нет противоядия. Что делаем — от того в результате и кончаемся. Получше-то жить всем хочется. Ну и — вот в конце концов.