Русская литература первой трети XX века (Богомолов) - страница 133

Слышу тихий
Хлебниковский шепоток[316].

Полукомический оттенок приобретает это в стихах «пушкиниста-футуриста» В. Красногорского, посвященных Д. Бурлюку, где теряется весь пушкинизм и не приобретается ничего от футуризма:


В огнях иллюминации взрывайте репутации,
Качаясь на трапеции бессмысленных бутад.
Кропите проституцией во имя авиации,
Адепт вульгарной специи, утонченный прелат[317].

Однако нас более интересует не столько самоосознание поэтов, сколько их реальная эволюция. Тынянов писал: «В последний год, однако, и у Маслова послышались другие звуки; уже после его смерти мы прочитали его последние опыты, в которых ломался цельный и стройный стих, которые означали болезненное рождение нового»[318]. В комментарии справедливо отмечено, что в виду имеется прежде всего цикл «Путь во мраке», к которому мы еще обратимся. Но и до этого цикла Маслов писал неклассическим стихом, как в верлибрах 1919 года:


Двадцатые годы!
Прекрасные женщины.
Острые умы...
Как сроднились мы с этим временем!
Оно сплелось с нашей жизнью.
Ты бы не удивилась,
Если б я встретил на улице Боратынского
И он спросил о твоем здоровьи.
Ты была влюблена немного
В Александра Тургенева;
Он тебе снился
И дарил белые розы...[319]

В печать эти стихи не попали, в отличие от своей «двойчатки»:


Помнишь, Лена, первый вальс на бале,
Мы кружились до потери сил,
И архивны юноши сказали,
Что тебя я верно покорил.
Но, бокалы до краев напенив,
Увели с собой меня друзья.
Александр Иванович Тургенев,
Улыбаясь, заменил меня...[320]

Первоначальный вариант заглавия последнего стихотворения — «Декабрист» — подчеркивал его отнесенность к прошлому веку, а связь с нынешним временем просматривалась лишь аллюзионно. Реалии XIX века («архивны юноши», Алябьева, Гончарова) и словесные клише отодвигают стихотворение в прошлое; находящимся на поверхности связующим звеном становится лишь имя героини. Процитированный же ранее верлибр выводил эту связь на поверхность.

В цикле «Путь во мраке» Маслов намеренно обращается к вообще непривычному для классического пути типу стиха. В современных терминах он может быть обозначен, видимо, как акцентный стих, но необходимо иметь в виду, что «акцентность» его относительна:


Отчаянье тяжелым комом
К душе прилипло.
Но не хочу я бросить землю —
И внемлю
Звукам незнакомым
От лиры хриплой.
О, ты ли,
Соловей Цитеры,
Такие звуки
На собственной могиле
В меняющиеся размеры
Куешь, ломая руки?[321]

В еще более резкой форме этот же стих звучит в другом стихотворении:


Стоят морозы.
Глубокий снег.
Обозы. Обозы. Обозы.
Впереди — вереница телег.
Побросали вещи.