Шагает демон маленький,
Как некий исполин,
Расхлябанною валенкой
Над безднами судьбин.
Слово «вечер» поясняется записанными в столбик: «Флориан Марк banda серенада». Флориан — кафе на Пьяцца Сан-Марко, упоминаемое в первых же строках «Образов Италии», Марк — знаменитый собор Св. Марка, покровителя Венеции, который неоднократно вспоминается Ходасевичем как в опубликованных стихотворениях, так и в черновых набросках:
Как лапа льва на медной книге Марка,
Твоя рука на сердце у меня
Харонова медлительная барка
[1086]Banda, то есть оркестр, и серенада — очевидно, вполне банальные для описания венецианского вечера реалии, за которыми вряд ли стоит искать особого потаенного смысла.
«Ночь» раскрывается записанными под ней в строчку словами: «фениче, Лагуна или Сибилла, Судьба». Чуть ниже: «S Ciov». Впрочем, не лишено вероятия, что «Сибилла. Судьба» и «S.Giov.» не относятся к данному пункту: эти слова расположены рядом со столбиками-пояснениями к «утру», и лишь достаточно нечетко расставленные стрелки позволяют определить связь этих слов.
Достоверно раскрыть предполагаемое содержание этой части стихотворения вряд ли представляется возможным; поясним лишь, что «Фениче» — старинный венецианский театр. Впрочем, рискнем высказать осторожное предположение: нет ли здесь связи со вторым и третьим стихотворениями из блоковского цикла «Венеция»? Тогда «лагуна» может отталкиваться от блоковского «Холодный ветер от лагуны...» и: «Уж ты мечтаешь <...> / Меня от ветра, от лагуны / Священной шалью оградить», а «Сибилла» может восходить к теме испытания своей грядущей судьбы, «жизни будущей» в третьем стихотворении цикла. Если такое допущение верно, то и «S.Giov.» (Иоанн Креститель) проецируется на: «Таясь, проходит Саломея / С моей кровавой головой». Впрочем, повторимся, что данный ход мысли может быть ложным, и на самом деле Ходасевич ничего подобного в виду не имел.
Последующее развертывание сюжета намеченного стихотворения вновь возвращает нас к авторскому «я». Изображение Венеции вновь переходит в описание собственного состояния: «Теперь нашел бы другое. Стариком, б<ыть> м<ожет>, найду третье (или вновь?)». Следующая строка словно отвечает на приведенные выше размышления Н. Берберовой задолго до того, как они были высказаны: «Сердце там с тобой навек. (Туф<ельки> Урсулы...)». Непосредственную связь «туфелек Урсулы» с предыдущим понять трудно, но само это сочетание и его ближайший контекст легко определить из «Интриги бирж, потуги наций...»:
И беззаботно так уснула,
Поставив туфельки рядком,