В зубах у него торчала вечная трубка. Даже в «Мажестике» он не заставил себя вынуть ее изо рта.
Но делал ли он это умышленно, отдавая скрытую дань вульгарности, уверенности в себе?
Фигура Мегрэ в солидном черном пальто с бархатным воротником сразу бросалась в глаза в этом хорошо освещенном холле, где дамы — само воплощение элегантности — плыли в облаках дорогих духов, где раздавались пронзительные смешки, перешептывания и приветствия в стиле хорошо выдрессированного обслуживающего персонала.
Все это Мегрэ не беспокоило. Он оставался вне суеты этой жизни.
Звуки джаза, долетавшие из дансинга, который находился в подвальном этаже, разбивались о него, как о непроницаемый барьер.
Стоило Мегрэ сделать несколько шагов вверх по лестнице, как его окликнул лифтер, предлагая воспользоваться лифтом. Комиссар даже не обернулся.
На втором этаже у него поинтересовались:
— Вам куда?
Мегрэ, казалось, не расслышал вопроса. Он оглядывал коридоры, по которым так, что от этого мутило, убегала в бесконечность красная ковровая дорожка. Он продолжал подниматься.
На третьем этаже, по-прежнему засунув руки в карманы, он принялся изучать бронзовые дощечки с номерами комнат. Дверь в номер 17 была открыта. Коридорные в полосатых жилетах вносили чемоданы.
Пассажир «Северной звезды», который уже успел снять пальто, оказался очень худым изящным мужчиной в твидовом костюме. Не выпуская изо рта папиросы, он отдавал распоряжения.
Номер 17 был не просто гостиничным номером, а представлял собой настоящие апартаменты: гостиная, кабинет, спальня, ванная. Двери его выходили как раз на стык двух коридоров, где, как скамейку на перекрестке, установили широкий полукруглый диван.
На нем-то, прямо напротив распахнутой двери, и устроился Мегрэ, вытянув ноги и расстегнув пальто.
Петерс Латыш заметил его, но продолжал отдавать распоряжения: лицо его не выразило ни удивления, ни недовольства. Когда коридорные закончили расставлять чемоданы и портпледы на подставки, он сам пошел закрывать дверь, но придержал ее на мгновение, чтобы рассмотреть комиссара.
Времени у Мегрэ было достаточно: он выкурил три трубки и отправил восвояси двух коридорных и одну горничную, хотевших выяснить у него, чего он тут дожидается.
Когда на часах пробило восемь, Петерс Латыш вышел из номера в смокинге, строгий покрой которого выдавал руку лучшего английского портного; он выглядел еще более худым и изысканным, чем в час своего приезда.
Латыш был без шляпы. Очень светлые коротко подстриженные и уже редеющие волосы начинались где-то с середины головы, обнажая несколько покатый лоб; через редкую шевелюру просвечивала розовая кожа.