«Черт бы побрал, — очнулся он и покраснел от стыда. — А какое мне дело? Наплевать, пусть…» В темноте он ступил назад, нащупал лестничные перила, нащупал ручку и кнопку лифта. Свет почему-то снова вспыхнул. И тут Иванов, не ожидая этого от себя, опять подошел к коридорному повороту. Шаги глушились ворсом синтетической обивки. Он снова взглянул туда, в конец коридора, но у Любиной двери никого уже не было.
Это произошло за какие-то одну-две минуты. Он посмотрел на часы, было половина двенадцатого. В номере он открыл чемодан, достал шоколадную плитку и бутылку армянского коньяка… «Что же это? — спросил он себя. — Нарколог… Ты нарколог? Нарколог, а пьешь. Да еще один. И это второй раз. Или в третий? Рефлекс уже закреплен»…
Ему показалось, что два глотка коньяка сделали его сознание яснее. «Я обо всем расскажу Медведеву, — сказал он мысленно. — Обо всем. И пусть он гонит от себя эту продажную тварь. Как можно дальше… Пусть…»
Он почувствовал, как родился, отвердел тяжелый и горький ком горловой спазмы. Хотел налить снова, но в дверь постучали. Иванов никого не хотел видеть, не отвечая, прошел в ванную. Но стук повторился. «Войдите», — крикнул Иванов и закрыл кран.
Вошел Бриш в спортивном костюме:
— Не могу уснуть, старик. У вас нету таблеток? Вы, кажется, имеете отношение к медицине.
— Таблеток нет. Есть армянские капли, — мрачно произнес Иванов.
— Вы неплохо устроились, — сказал посетитель, разглядывая ванную. Иванов не ответил. Он полоскал стакан.
— Друзья познаются в биде, — добавил Бриш раздельно и жестом отказался от коньяка. — Извини, старик, пойду спать.
Иванов ничего не успел ответить, дверь щелкнула. Он просидел в кресле до трех часов. Забылся, потом брезгливо сунул бутылку в платяной шкаф, разделся и лег.
Все это случилось позавчера, а вчера, накануне отъезда, женщины вздумали назвать последний ужин в Париже «вечером отдыха». Больше других хлопотала об этом «вечере» хозяйка старого ФЭДа.
— Товарищи, товарищи, одну минуту, есть объявление! — лепетала она в автобусе и обращалась то к одному, то к другому. По ее словам, надо было принести с собой на ужин все оставшиеся «сувениры», что и было сделано. Бутылок «Столичной» оказалось так много, что за столами возникла торжественность. Пришел представитель туристической фирмы, господин в синей сорочке с галстуком-бабочкой. Никто не запомнил его имени. Он сказал несколько слов во имя дружбы и с великим трудом глотнул из бокала. Минуты две приходил в себя, а вскоре незаметно исчез.
В зале имелась небольшая эстрада, стоял рояль. Когда вежливые, в белых куртках, алжирцы разнесли мороженое, бритый профессор произнес речь и незаметно для себя вошел в роль тамады. Он каждому усиленно предлагал выступить или сделать что-то иное, например, спеть или прочесть стихи. Иванов наблюдал за всем этим с профессиональной точки зрения…