Телефон просто надрывался от злобного нетерпения.
11
В Москве прошло еще несколько дней. Столица шумела, как и всегда, поглощенная чем-то своим, грандиозным и важным, но бесконечно далеким от Любы Бриш.
Говорили, что август будет тем месяцем, когда начнут затихать напасти високосного года. В городе прижилась мода на восточную медицину; экстрасенсы объявлялись то тут, то там. Ритмическая гимнастика явилась на смену… чему? Люба не помнила, чему на смену пришла ритмическая гимнастика. Вьетнамская мазь и лаосская хирургия, положение планет и миграция вирусов, землетрясение на юге и смертоносный смерч под Костромой и Ивановом — все как будто бы соответствовало високосному году — году крысы. Оптимисты называли его благополучнее — годом мыши, а те, кто не хотел крайностей, придумали примиряющий термин: год грызуна.
Люба и раньше не всерьез относилась к московским поверьям, а в этом году ей было и совсем не до них. Если она и соблюдала какую-нибудь моду, то делала это не нарочно, а неосознанно, поэтому у нее все получалось в меру.
Увы, год для нее и впрямь выдался не из легких! Затея мужа усыновить детей стоила Любе многих слез, дело тянется до сих пор. Дочь в последнюю минуту перед получением паспорта не разрешила ставить фамилию мужа. А тут появился Медведев…
Сегодня она должна вместе с сыном явиться в комиссию по опеке, куда вызван и Ромкин отец. Люба даже не сказала об этом мужу.
Михаил Георгиевич чувствовал, что его в чем-то обманывают, что-то недоговаривают. Сегодня, просматривая Ромкины ученические тетради, муж наткнулся на промокашку, исчерканную шариковыми ручками. «Мышка-бришка», — прочитал он под растрепанной рожицей.
— Ну, а это как понимать? — спросил Михаил Георгиевич и показал подпись под рисунком.
— Это не я, это Зинка, — сказал Ромка, который играл с Верой в шахматы.
— Что значит не ты? Не ты писал или не ты рисовал?
— Я ее срисовал, а она написала.
— Что написала?
— Ну, как ты не понимаешь, папа! — Ромка двинул вперед правофланговую пешку.
Вера посмотрела сначала на Михаила Георгиевича, потом на Ромку. Михаил Георгиевич продолжал:
— Значит, в школе у тебя прозвище — Мишкин-бришкин. Так?
Ромка надулся, глядя на доску.
— Да нет! — засмеялась Люба. Она слышала разговор. — Не Мишкин, а Мышкин.
Теперь Вера, забыв про шахматы, внимательно посмотрела на мать.
— Значит, князь Мышкин. Почти идиот.
Вера встала и ушла в свою комнату. Михаил Георгиевич выпроводил Ромку, позвонил на дом классной руководительнице и спросил, где и когда можно ее увидеть.
— Миша, она же давно в отпуске! — сказала Люба. — Зачем пустяками тревожить людей?