Я вообще очень тревожился. Конечно, не как в те дни, когда вот-вот должен был родиться Джимми. Тогда я готовился стать военным летчиком и впал в совершенную прострацию, заметно поубавив в весе — отнюдь не только из-за интенсивных физических нагрузок. Над волнением будущих отцов принято подтрунивать, но я ничего смешного тут не нахожу. Словно бы я сам ожидал ребенка: последнее время я постоянно трепыхался и глаз с Хелен не спускал, что очень ее забавляло. Я меньше всего йог, а за предыдущие двое суток напряжение стало почти невыносимым.
Но утром Хелен настояла на своем. Она не желала лишаться своего дня отдыха из-за каких-то пустяков, и вот теперь мы сидели в «Ла Скала», и Хамфри Богарт тщетно пытался завладеть моим вниманием, а волнение мое все росло и росло, потому что моя жена продолжала ерзать на сиденье и порой вопросительно проводила ладонью по животу.
Я снова покосился на нее, и тут она вся дернулась, легонько застонав. Я сразу взмок — даже прежде, чем она наклонилась ко мне и шепнула:
— Джим, лучше уйдем.
Спотыкаясь в полутьме о вытянутые ноги, я в панике вел ее вверх по наклонному проходу, не сомневаясь, что все будет кончено, прежде чем мы доберемся до капельдинерши, чей фонарик светился в глубине зала.
Ах, с каким облегчением я вышел на улицу и увидел на расстоянии десятка шагов нашу маленькую машину! Мы тронулись, и я словно впервые заметил, как она трясется, подпрыгивает и гремит. В первый и последний раз в жизни я пожалел, что езжу не на «роллс-ройсе».
Двадцать пять миль до Дарроуби мы преодолели не менее чем за столетие. Хелен сидела возле меня очень тихо, лишь изредка закрывая глаза и судорожно вздыхая, а мое сердце выбивало дробь о ребра. Когда мы въехали в наш городок, я повернул направо. Хелен удивленно на меня посмотрела:
— Куда ты едешь?
— К сестре Браун, а куда же?
— Какой ты глупый! Еще рано.
— Но… А ты откуда знаешь?
— Знаю — и все! — Хелен засмеялась. — Я ведь уже родила тебе сына, или ты забыл? Едем домой.
Вне себя от дурных предчувствий, я повернул к Скелдейл-Хаусу и только поражался спокойствию Хелен, пока мы поднимались по лестнице.
Так продолжалось, и когда мы легли. Она несомненно испытывала боль, но стойко ее переносила и принимала неизбежное с такой безмятежной твердостью, какой я в себе не находил и в помине.
Вероятно, я все-таки незаметно задремал, потому что было уже шесть утра, когда Хелен подергала меня за плечо.
— Пора, Джим, — сказала она деловито.
Я слетел с кровати, словно ее опрокинули, кое-как оделся и закричал через лестничную площадку тете Люси, тетке Хелен, которая гостила у нас в ожидании этого события: