— Ну… я не знаю, как сказать… ты убиваешь и крадёшь, а через минуту ты..
Брайан замолкает, не подобрав слова, и Филип оборачивается и смотрит на него. Он видит, как дрожат его руки.
— Садись, Брай, ты сегодня сделал хорошее дело.
Брайан разворачивается к стулу, садится, и заламывает руки в размышлении.
— Я только хотел сказать…
Он снова не может ясно сформулировать то, что он “только хотел сказать” и колеблется.
— Это не убийство, спортсмен, — говорит Филип. — В дальнейшем ты должен это четко уяснить себе, если хочешь уцелеть.
— Так что это?
Филип пожимает плечами.
— Никки, как ты это назовешь? — Ник смотрит на горизонт. — Божья работа?
Филип расхохотался на это и затем говорит:
— У меня есть идея.
Он встает и подходит к ближайшему трупу, самому маленькому.
— Покончим с ним, — говорит он и тянет существо к краю крыши.
Двое остальных присоединяются к Филипу. Прогорклый ветер треплет им волосы, пока они созерцают выступ на улице в тридцати пяти футах под собой.
Филип толкает труп носком ботинка, пока тот не скользит вниз.
Существо летит, словно в замедленном движении, его выступающие части напоминают сломанные крылья. Оно падает на цементный бульвар внизу перед зданием и разваливается на части со звуком, цветом и текстурой спелого арбуза, выплёскивая розовую мякоть.
* * *
Дэвид Чалмерс сидит в квартире на втором этаже в спальне хозяев, в своей безрукавной футболке и боксерских трусах, дышит в ингалятор, пытаясь втянуть достаточное количество Atrovent в лёгкие, чтобы подавить хрипы, когда вдруг слышит волнение за стеклянной раздвижной дверью в дальней части квартиры.
От звука у него мгновенно на загривке поднимаются волосы, он включает дыхательную трубку, которую бросил на полпути, и одна её сторона свисает из волосатой ноздри. Он стремительно несётся через комнату на скрипящих коленях, волоча кислородный баллон на роликах, словно нетерпеливая нянька тянет упрямого ребенка.
Пересекая гостиную, он поймал три внимательных и оторопевших взгляда с порога кухни. Эйприл и Тара пекли печенье с маленькой девочкой, использовав для этого последние запасы муки и сахара, а сейчас три женщины стояли, глазея на источник шума.
Дэвид, хромая, приблизился к заколоченным досками раздвижным дверям.
Через узкий промежуток в фанерных досках ему виден только дальний конец внутреннего двора, и часть улицы, идущей параллельно фасаду жилого дома.
Очередное тело падает вниз, словно сброшенное самим Богом, с влажным, зловещим, звуком пощечины по тротуару, мало чем отличающимся от хлопка при падении гигантского водного шара. Но это не тот шум привлёк Дэвида Чалмерса. В квартиру волнами проникает идущая издалека бесконечная, немелодичная симфония.