— Там же она, на ягоде. Скоро придут небось, подожди здесь, чайку попьем.
— Не-ет, ждать-то мне некогда, — заторопился обрадованный Максим. — Лучше я уж схожу к ней на ягодник.
Он крутнулся на каблуках и чуть не бегом, не разбирая тропинок, прямиком через прокосы пустился к своей желанной. Саженную ширину речки перемахнул с разбега.
Настю он увидел, как только поднялся на елань. В розовой кофте и белом подсиненном платке, она только что подошла к могучей разлапистой лиственнице. Там у нее стояло на пеньке ведро, чуть не доверху наполненное голубицей. Настя высыпала из туеска в ведро ягоды, повернулась, чтобы уйти, и тут увидела Максима. Он быстро подходил к ней, улыбчивое, потное лицо Максима раскраснелось, радостью светились глаза, шильцами торчали подкрученные кверху кончики усов.
— Федоровна… — Запыхавшись от быстрой ходьбы в гору, он говорил прерывисто, с придыханием. — Здравствуй… дорогая!
— Здравствуй, — пряча руки за спиной, скупо улыбнулась Настя.
— Как живется-можется?
— А тебе это шибко любопытно, Максим Агеич?
— Эх, Настасья Федоровна, у меня уж все сердце по тебе выболело, мне теперь и жизнь не в жизнь без тебя.
— Вот оно что-о! — Догадавшись, зачем пожаловал к ней Максим, Настя вспомнила недавний, столь оскорбительный разговор с Парушкой, и в душе ее заклокотала злая обида. — Я с тобой шутейно, а ты уж и в самом деле! Ты за кого меня считаешь?
Но Максим словно обезумел: он уже не понимал Настиных слов, ни ее сердитого тона, ни того, каким недобрым огоньком заискрились у нее глаза. Он видел лишь, как лицо казачки еще гуще заполыхало вишневым румянцем, а из-под платка на белую круглую шею выбился курчавый завиток.
— Ягодка моя, лебедушка, — продолжал он жарким полушепотом, подступая ближе, а правой рукой пытаясь обнять ее за талию.
— Отстань! — толкнув его в грудь, воскликнула Настя. — Ты еще и лапать вздумал! — Она быстро, по-мужски размахнулась, ахнула его кулаком по левой скуле.
Может быть, Максим и устоял бы на ногах, но, попятившись от толчка и гневного окрика Насти, он споткнулся о корневище лиственницы и плюхнулся спиной в колючий кустарник.
В довершение беды он, падая, задел рукой строчье гнездо. Потревоженные строки>[5] взмыли кверху и кучей накинулись на поверженного кавалера. Он вскочил и кинулся наубег. Опомнился Максим уже у речки, оглянувшись, перевел дух. Погони не было. Вспухшее лицо его горело от укусов, он ополоснул его холодной водой, посмотрелся в речку. На гладкой поверхности ее, как в зеркале, отразилась опухшая, в кровоподтеках рожа, вместо глаз — узенькие щелочки, а под левым глазом багровел, отливая синевой, фонарь величиной с блюдце.