— Сдурел дождь-то, — посетовал один, — вторую неделю шпарит без роздыху. Эдак-то будет дальше, так мы заживо сгнием.
— Сгнием, — вздохнув, согласился второй, — и вша заест до смерти, развелось ее тьма-тьмущая, ить это беда — в этакой грязе и в одеже день и ночь…
— Солдаты вон бегут с позициев почем зря.
— Эдак-то будет, так и мы лыжи навострим.
Егор, подставив свою кружку, в которую Волгин наливал ему кипяток, через плечо покосился на говорившего:
— Куда же ты побежишь?
— А куда солдаты бегут? Домой!
— Хо, сравнил божий дар с яичницей. Солдату что, один как перст, — случись, по железной дороге не пустят в вагон, он на крышу заберется, все равно поедет, а ты попробуй сунься с конем-то. Да и дома-то к солдатам не так придираются, как к нашему брату казаку. Тут тебя перво-наперво поселковый атаман прижмет, а потом станичный и пошлют голубчика обратно на фронт, да ишо и по этапу.
— Это верно, — поддержал Егора Волгин. — У нас не только атаман, старики-то со свету сживут, ежели узнают, что сбежал с фронту. Не-ет, наше дело особое. — Волгин подгрудил в огонь концы обгоревших сучьев, подбросил туда новых, переменил разговор — Пополнение пришло в нашу дивизию, молодых пригнали сот восемь. Наверно, и в наш полк добавят из них.
— А то чего же, вить у нас человек по восемьдесят, по девяносто осталось в сотне. Наверняка прибавят, доведут до комплекту.
— И офицеры есть среди них.
— Полно. Все больше прапора>[6] новоиспеченные, из студентов, говорят.
— Вот начнут хорохориться над нашим братом, гаже нету этих офицеришек сыромятных.
— Не шибко-то, теперь не мирное время, — ежели досаждать зачнет который, так живо последует к Николаю-угоднику для связи.
В Аргунский полк из нового пополнения прибыло около 200 человек, из них 30 пришлось на четвертую сотню.
Все это были еще не обстрелянные, молодые казаки срока службы 1916 года. В новеньких, еще не испачканных окопной грязью шинелях и чистых фуражках, они выделялись из общей серой массы фронтовиков, как новая заплата на старой шубе. Да и вели себя молодые иначе, чем фронтовики: боязливо косились на амбразуры в окопах, а заслышав приближающийся вой вражеских снарядов или тягучий посвист пуль, бледнели, пластом прижимались к земле, втягивали головы в плечи. Фронтовики подтрунивали над ними:
— Эй ты, серяк, чего кланяешься немцу-то, знакомого увидел?
— Ха-ха-ха…
— Какой станицы?
— Копунской.
— Гужеед, а ты?
— Новотроицкой.
— Богдатской.
— Догинской.
— Ложки получали? Тут вот выдают их недалеко, в землянке.
Молодые, осмелев, посмеиваются:
— Знаем, что это за ложки, нам их в запасной сотне выдавали.