– Я не могу исповедовать тебя… – растерявшись, начал было Филиппо и снова посмотрел на ее мать.
Но малышка уже вошла в исповедальню. Филиппо бросился к девочке, чтобы не дать ей совершить такое святотатство. Из темноты исповедальни малышка снова послала ему блуждающую улыбку, нагнулась, одним движением стянула платье через голову, дала ему упасть на полдела на скамью, раздвинула ноги и подняла их повыше. Затем она поманила его пальцем. Она была абсолютно голой.
Филиппо стало дурно. Пол церкви неожиданно показался ему зыбучими песками. Девочка недвусмысленно качнула бедрами и задрала ноги еще выше. Она снова поманила его, более настойчиво.
У Филиппо задрожали колени. Как будто в трансе, он сделал шаг вперед. Содержимое желудка подступило к горлу. Теперь он стоял прямо перед дверью в исповедальню, закрывая собой обзор. Тени в помещении сгустились и превратили девочку в слабо светящуюся фигуру. Она сунула палец в рот. Филиппо заметил, что все это время ее взгляд был направлен не на него, а сквозь него, в какое-то место, куда лишь она одна могла добраться, но узнать о котором Филиппо не испытывал ни малейшего желания. Он вошел в исповедальню, схватил девочку за запястье, поднял ее, показал на лежащее на полу платье и сделал знак, чтобы она снова оделась. Затем, спотыкаясь, Филиппо вышел и закрыл за собой дверь. Он заметил, что мать ребенка вздрогнула, но не отвернулась.
Пару мгновений спустя девочка, поправляя платье, вышла из исповедальни. Лоб ее морщился. Филиппо взял ее за руку и подвел к матери. Ему показалось, что он прошел добрую милю.
Когда он, держа за руку ребенка, остановился возле женщины, та посмотрела на него снизу вверх. Внезапно Филиппо почувствовал себя так, будто его окатили ушатом холодной воды. Ненависть во взгляде и ужасная улыбка, появившаяся после того, как мать девочки с трудом растянула губы, усилили впечатление.
Филиппо осторожно подтолкнул к ней ребенка, порылся в кошельке и вытащил оттуда пригоршню монет. Он отдал женщине деньги, даже не глядя на нее. Она приняла их без малейших колебаний. Филиппо показал на ребенка и на нее покачал головой и махнул в сторону выхода из церкви. Она посмотрела на него, оскалив зубы, затем выпрямилась и, не сказав ни слова, резко завела девочку себе за спину. Филиппо смотрел им вслед, пока они не скрылись из церкви. Все, что ему оставалось, – просто стоять, выпрямив спину, но даже это далось Филиппо с трудом. Ужасные мысли о том, что подобное поведение воспринималось матерью и дочкой как нечто обыденное, не давали ему покоя. Впрочем, то же самое он чувствовал, думая о том, что совершенно невинный обмен взглядами Филиппо и матери девочки на самом деле был не чем иным, как оценкой сводницей перспективного клиента. Наконец ему стало ясно, что его милостыня, поданная с благими намерениями, наверняка была воспринята женщиной, как плата за то, что он действительно обошелся с ее дочерью неподобающим образом – там, в исповедальне. И вообще, все его невинные жесты были поняты как принятие предложения, относительно которого Филиппо готов был поклясться, что лишь самые отвратительные из потерянных душ могли бы заинтересоваться им.