Она холодно улыбнулась молодому капеллану в ответ; презрение, которое Александра испытывала к представителям обеих христианских конфессий, во время этого путешествия только укрепилось. Если человек был в состоянии хоть немного соображать, да к тому же еще и рос в семье, где даже в присутствии детей говорили открыто и не таясь, то он мог поступить не иначе, как с презрением отвернувшись от политических махинаций, в которых погрязли и католики, и протестанты. Конечно, она знала, что эти недостатки нельзя было безоговорочно относить ко всем представителям обеих церквей и что в каждом лагере есть порядочные мужчины и женщины, но ей они почему-то пока не попадались. Возможно, именно к ним и относился отец Мейнгард, но до сих пор он проявлял себя исключительно в том, что вел с ней напыщенные наставительные беседы, ничего более. Одно время ей казалось, что к числу настоящих церковников можно отнести кардинала Мельхиора, но ходившие в Праге сплетни обострили ее чувства к этому человеку (отец бы сказал – исказили), и доброжелательно улыбающийся мужчина, регулярно навещавший ее родителей, постепенно превратился в глазах Александры в маскирующегося могущественного политика оппозиции, искусно лавирующего между двумя религиями и так крепко держащего в кулаке императора, что последний вряд ли вообще принимал хоть какие-то самостоятельные решения.
Улыбка отца Мейнгарда погасла. Александра была права.
Ожидание… Все чего-то от нее ожидают. Мать ожидает, что их отношения останутся такими же доверительными, как раньше, и что Александра по-прежнему будет делиться с ней всеми своими мыслями и желаниями, будто она так и осталась маленькой девочкой. Но Александра ощущала себя молодой женщиной и при всей своей любви к матери не собиралась держать душу нараспашку, как это было прежде. Отец ожидает, что она наконец-то решит, какую цель в жизни избрать, чтобы помочь ей на начальном этапе. Но где это написано, что человеку к двадцати годам уже нужно знать, как должна пройти вся дальнейшая жизнь, и что следует непременно воспользоваться помощью отца, чтобы сделать первые шаги на этом пути?
Ее подруги в Праге ожидали, что она им во всех подробностях расскажет, что сейчас носят в Вене и какие там ходят слухи – слухи, которые обычно добираются до Праги лишь полгода спустя. Во время ее последнего визита уже стал модным лозунг «Священную нерешительность – под сукно!»: его выкрикивали с надлежащим пафосом, когда собеседник не мог собраться с мыслями или не желал подчиняться желаниям группы. Она даже использовала этот лозунг, пока не услышала знакомую фразу из уст кардинала Мельхиора и не выяснила, что именно он придумал ее, а в обращение пустил кайзер. После этого случая Александра отказалась от лозунга, поскольку ей было неприятно сознавать, что нечто, принадлежащее, по ее мнению, исключительно молодежи