, Мишка Самотейкин. Тот просто колбасник.
— Ко мне почему пришли? Я колбасы не варю.
— Я знаю. Но говорят, вы человек весьма сведущий и знаете о Москве всё.
— Сыскная полиция ещё есть, там тоже сведущие люди сидят.
— Туда мне нельзя.
— Деловой?
— Нет. Я — вольный человек, ни от кого не прячусь. Просто не люблю их.
— А уж как я сыскных обожаю! Ладно. Что у вас за дело к Рупейто?
— Об этом позвольте умолчать.
— Ну, как знаете. Ванька!
Подошёл Кулаков.
— Пусть его отведут в шестую квартиру и там помогут сыскать, кого он ищет.
— Слушаю, Марк Иваныч.
Буфетчик махнул повелительно рукой, и к нему тут же подошёл парень из той четвёрки, что заседала в чистой половине.
— В шестую квартиру.
Парень кивнул Лыкову:
— Айда за мной.
Алексей вежливо поклонился хозяину заведения и отправился вслед за провожатым. У двери он оглянулся. Афанасьев и Куликов замерли у стойки и быстро отвернулись. Оставшиеся трое забирох торопливо одевались. Понятно, что это за шестая квартира…
Вышли на улицу. Парень достал папиросник (серебряный!), неспешно закурил. Дожидается остальных… Наконец они двинулись через переулок. Свернули в Певческий, миновали «Утюг», нырнули в первую же подворотню и оказались во дворе огромного дома Ромейко. По обеим сторонам двора тянулись угрюмые трёхэтажные казармы, образуя длинное, расширяющееся мешком пространство по направлению к Солянке. Снег вокруг был чёрным от грязи. Видимо, здешние обитатели выбрасывали сор и золу прямо в окна, чтобы не ходить далеко…
Провожатый свернул на правую тропинку. Они удалялись прочь от Хитровской площади. Вот скрылась за крышами казарм колокольня Никольского храма, и сделалось совсем неуютно. Сумерки сгущались. Вокруг ни души, если не считать трёх головорезов, что сопели у Лыкова за спиной. Он догадался, что его ведут в Сухой овраг, в тот отдалённый конец, где, по словам Эффенбаха, пропали в подземных ходах его сыскные агенты.
Действительно, они дошли до места, где обе стороны двора сходились, замыкая каменный мешок. Парень толкнул неприметную дверь, полез по узкой загаженной лестнице на второй этаж. Лыков — следом. Трое остальных конвоиров, уже не таясь, подпирали его сзади. Стояла какая-то особо зловещая тишина, никто не говорил ни слова.
Наконец все пятеро оказались в большой полутёмной комнате с одним окном, выходящим во двор. У окна стоял сосновый стол штыковой[92] работы и пара табуретов; другой мебели не было.
— Ну? — нарушил долгое молчание провожатый, глядя на Алексея. Тот стоял возле окна, а громилы сгрудились у двери.
— Что «ну»?
— Деньги есть?