Ванька-Пан и сторож с трудом поднялись с пола. Лица у обоих были сконфуженные, из разбитых носов текла кровь. Ослябя продолжал лежать в буфете, не подавая признаков жизни.
Сыщик вышел, не прощаясь. На улице его догнал «маз». Пройдя несколько шагов молча, Лыков вдруг развернулся, схватил его за ворот:
— Ты чего на меня кинулся?
— Приказали… — прохрипел Пан, не пытаясь вырваться.
— Лешая голова! Ты же навёл обо мне справку. Неужели не понял, что трёх человек на меня не достаточно?
— Я не поверил…
— А теперь веришь?
— Конешно…
Лыков отпустил «маза» и продолжил путь. Тот торопливо бежал следом, как собачонка, и виновато молчал.
— Ты хоть понимаешь, что теперь с тобой будет? — прервал паузу Алексей. — Этот Гурий — просто дешёвка. Но с самомнением. Он никогда тебе не простит, что ты наблюдал, как ему морду чистили. Сдоньжит, под тюрьму подведёт, но избавится от свидетеля унижения. Соображаешь?
— Не смогёт! Он без меня, как без рук, — уверенно заявил дергач. — В Дорогомилово все знают Ваньку-Пана, и все его боятся. Фартовые меня слушают! Куды Гурий без моих ребят? Вся его сила — в нас.
— Пустые слова говоришь. Я таких, как Осмачкин, хорошо знаю. Они делают исподтишка. Гурий сначала всё обдумает, потом подсунет тебе, навроде, как помощника. На самом же деле сменщика. А несколько месяцев спустя попадёшься с бутором[108] к сыскным. И даже не поймёшь, что это Гурий тебя сдал.
Ванька шёл и молчал, потом спросил тоскливо:
— Что же мне делать?
— Хочешь, я с Верлиокой поговорю? Перейдёшь под его руку. Он много приличнее твоего Осмачкина. Останешься дорогомиловским «мазом», а Гурия — на помойку.
— Здешние не примут. Мы ребят Верлиоки недавно потопили — а теперь я под его руку перебегу! В глаза сказать побоятся, а нож в спину при случае сунут.
— Ну, как хочешь. Но я тебя предупредил!
За разговорами пришли в кабак и просидели в нём до полуночи. Один за другим вернулись из разведки все четыре дергача. Доклады их были одинаковы: Рупейто-Дубяго и Мишки Самотейкина в Дорогомилове нет.
— Ладно, Иван. Пойду искать дальше. Если услышишь что — не сочти за труд передать через Верлиоку.
— Куда ты сейчас пойдёшь? Поздно уже. Переночуй у нас!
— А ты уверен, что меня спящего не зарежут? После такого разговора с Гурием…
Ванька-Пан смутился.
— Дать провожатого? А то у нас пошаливают.
Лыков усмехнулся:
— Им же хуже будет. А то пройдёмся вместе, покажешь мне дом, в котором Наполеон останавливался. Давно хочу на него посмотреть.
— Это вон там, на горе. Но темно сейчас, ни черта не увидишь.
— Ну, тогда бывай. Помни наш разговор. Уходить тебе надо от Осмачкина, пока не поздно…