Четыре банды, прятавшиеся в закоулках трущоб, были найдены и обезврежены в считанные дни. Никаких трудностей с этим не возникло, а особого сопротивления мародеры и не оказывали. В отличие от беззащитных вдов и толстощеких приказчиков, стражники никак не подходили под определение «добычи», с которой привык иметь дело подобный сброд. А вот с пятой шайкой возникла небольшая заминка.
Самая жестокая, хорошо снаряженная и организованная банда состояла, как выяснилось, отнюдь не из уличных хулиганов, не из беглых каторжников и не из опиумных наркоманов, хотя опиум эти ребята употребляли довольно часто. Дети из самых богатых городских семейств, потомки династий энь–гун и зажиточных мастеров–цзян, никак не подходили на роль закоренелых преступников и убийц, однако факт оставался фактом. Что именно толкнуло их на это, никто так до конца и не понял. Выходило, что пресытившись безбедной жизнью и в погоне за новыми ощущениями, молодые люди не нашли лучшего развлечения, чем грабежи и поджоги, в отличие от многих своих сверстников, совсем недавно выступивших на поле брани в рядах городского ополчения. Кроме того, к немалому удивлению Борынчи и всех остальных более половины членов банды оказались девушками, а верховодила этим сборищем внебрачная дочь самого дзито.
Серьезные неприятности чуть было не начались у десятника и его людей, когда они, установив главное место встреч преступников, ворвались в предполагаемый притон, оказавшийся на деле домом одного дальнего родственника весьма известного и уважаемого в Таури чиновника. Дрались высокородные бандиты отчаянно, и без убитых с обеих сторон дело не обошлось. Но настоящий кошмар начался для десятника, когда к месту событий стали прибывать возмущенные родители и покровители юной мародерской поросли. Несложно понять чего требовали и чем грозили «опечаленные горем» отцы семейств представителям стражи, и в какой–то момент хшмину даже показалось, что его вот–вот могут начать рвать на части живьем. Настрой после боя у подчиненных Борынчи тоже был совсем не благодушным, и десятнику стоило больших усилий удерживать всех в границах цивилизованного поведения. Лишь появление выборных судей в сопровождении полной сотни тяжеловооруженных стражников и попечителя торгового дома Ксэн, чей да–дянь намедни пострадал от ночного налета распоясавшихся грабителей, положило конец незапланированному уличному балагану, недвусмысленно грозившему закончиться еще одной кровавой бойней.
Закон Империи был хорош тем, что сословные различия он начинал замечать лишь уже на стадии самого суда. Все же, что происходило до этого момента — задержание и предъявление обвинений — имело равнозначную форму для любого подданного Единого Правителя, за исключением его личных вассалов. В ходе разговора, произошедшего между судьями и родственниками арестованных бандитов, первые донесли указанную мысль до вторых довольно ясно и не без намека о том, что бывает с теми, кто покрывает преступления и препятствует свершению правосудия. Зрелище аристократов, бьющих низкие поклоны и рассыпающихся в извинениях перед простыми стражниками, надолго запомнилось Борынчи. Раньше он не единожды слышал о подобных случаях, но видеть это своими глазами и участвовать в чем–то таком самому десятнику не приходилось.