Резко поднявшись, Удей вышел из–за стола, не ополоснув рук, и грохнул дверью–перегородкой, покидая трапезную. Оставшийся в одиночестве, Ли со смесью тревоги, страха и непонимания смотрел на закрывшуюся ставню. И больше всего на свете, Хань боялся сейчас заглянуть в себя, чтобы понять, прав был его верный друг или все–таки нет.
Массивный баркас, высокие борта которого были выкрашены синей краской, покачивался на привязи у одной из бесчисленных пристань Левобережного района, как называли здесь ту часть Таури, что располагалась к северу от Чаанцзянь. Фонарь с «сапфировым» стеклом, подвешенный на корме, лишний раз подтверждал принадлежность судна к городской страже. Однако сейчас речной кораблик не смог бы внушить уважение и почтение к себе и своей команде. Слишком уж задорный смех и чересчур громкие разговоры разносились с него над набережной.
Праздновать что–либо в осажденном городе казалось кощунственным, но для стражников, собравшихся здесь в этот вечер, такая маленькая гулянка могла оказаться последней. Дату грандиозной вылазки, намеченной военным руководством, конечно же никто не объявлял, но предчувствие больших событий к этому времени проняло до самых печенок буквально каждого, кто имел хоть какое–то отношение к защите и обороне Таури. Так что, даже офицеры стражи, знавшие о небольших посиделках, регулярно проводимых десятниками, предпочитали закрывать на это глаза.
Осхе, вино и продукты каждый приносил с собой. Того, кто явился бы с пустыми руками, разумеется, не выставили бы из–за стола, но без хмурых взглядов и жестоких подколок в следующие несколько дней было бы уже не обойтись, поэтому–то каждый старался наскрести из своих скудных запасов побольше, чтобы порадовать сослуживцев. И десятник Борынчи не был исключением, благо, его настойка на еловых орехах всегда пользовалась популярностью у хранителей порядка городских каналов и улиц.
Больше всего Борынчи любил именно такие моменты. Сидя в компании подвыпивших друзей и знакомых, он мог не думать о прошлом и будущем, не беспокоиться о насущных мелочах и просто быть самим собой, позабыв о той жизни, от которой он сбежал более года назад. А в последние дни забывать об этом становилось все тяжелее.
Покинув Сиань, бывший боец ётёкабу немало пропетлял по огромным территориям Империи, стремясь стряхнуть с хвоста неумолимых преследователей. Организация не любила, когда кто–то выходил из нее без предупреждения. Борынчи и сам бы никогда не пошел на столь рискованный шаг, но та ночь во дворе чайного дома «Пурпурный лотос» окончательно все решила для стрелка–ётёкабу, лучшего из тех, кто состоял в их рядах за все время существования этого преступного клана. Борынчи никогда не обманывал себя, он не проникся чужими идеями и не осознал всю порочность своего пути. Он просто испугался, и испугался так сильно, что этот страх без труда превозмог другой.