— Вроде контрика, значит, Советская власть плоха? — усмехнулся Александр Николаевич. — Нет, уж если Леонид Петрович говорит о серьезном, так говорит подумавши. Может, и правда, тут пополитичней надо действовать.
— Вот-вот, — снова загорячилась Вика. — Он нам и толковал насчет производственной политики…
Александр Николаевич посмотрел на Вику. «Ну, теперь ты меня слушай», — приказал этот твердый взгляд блеклых карих глаз, лишь в зрачках теплившихся жемчужно-серым неярким светом.
— Ишь ведь ты, чего сказала, Виктория: дескать, чем ты, старик, теперь поможешь. И она вот… — Александр Николаевич повел ладонью, словно обозначая путь, которым ушла Варвара Константиновна. — Развлеките, сказала, старика беседой о заводских делах, а сама с Сергеем Соколовым пошла секретный сватовской разговор продолжать… А стариковское слово вам не нужно?
Александр Николаевич сказал это так, что Женя почувствовала себя страшно виноватой.
— Нужно, нужно! — воскликнула она, приласкиваясь к нему.
— То-то. Через два дня вы пойдете на первомайскую демонстрацию. Конечно, из книжек всяк знает, какие были маевки и демонстрации до революции. А мы, старики, их по жизни своей знаем. Семьдесят лет назад в американском городе Чикаго рабочие устроили огромную стачку. Были столкновения с полицией и кровавые расправы над пролетариями. Эти события и были началом пролетарского боевого праздника…
— Ах, как же это я!.. — удивилась Женя. — Не догадалась. Это в газете заиграло бы: Америка — родина Первого мая, и там до сих пор империалисты хозяева, а мы в который раз будем праздновать свободно…
— Свободно? — почему-то строго спросил Александр Николаевич и ответил: — В тридцать девятый. Привыкнуть к свободе за такой срок можно до того, что и смысл ее понимать перестанешь… Так-то, вроде вас, и Егор Кустов ко мне пришел. Жаловался на Гудилина.
— Гудилина и мы знаем, — осторожно вставила Вика. — Что же Кустов про него говорил?
— А что и все говорят. Барин. Когда в цеху работы нет, сидит в конторке с книжками, учится. А как заштормит на заводе, так он тигром становится. Тут все его таланты сверкать начинают. А самый главный — неуважение к рабочему.
— Ну и что же вы ответили Егору Кустову? — спросила Женя.
— А что ответишь человеку, который партийную работу ведет в массах? Забыл Егор Кустов, что такое политическая свобода. Пришлось ему объяснить, что его партийная работа — это есть высшее проявление на деле свободы рабочего класса. Он, конечно, понял меня, да вдруг возьми мне и брякни, что Гудилины и есть те люди, которые вроде как последствие культа личности. А хотя бы и так. Вся партия не испугалась осветить перед народом, что такое культ личности и какие в нем были опасности, а Егор Кустов боится начать Гудилину поворачивать голову куда нужно. Тут я Егора назвал трусливым политиканом и попросту погнал.