«Я не понимал, что значит быть отцом, не предъявлял смело своих прав на дочь, я только знал, что у меня есть дочь, и не знал, что я должен дать ей как отец». И все, что произошло за последние сутки: его приезд, встреча с родными и начавшееся сближение, откровенный разговор с матерью и новые раздумья и, наконец, как будто найденное равновесие — все это ему показалось каким-то ненастоящим, совсем не тем, что ему было нужно.
Александр Николаевич расставил у стен стулья и подсел к сыну, положив ему на плечо руку.
— Вот так-то, — сказал он — Какие вы тут все собрались горемычные. Нельзя, Митя, ни другим, ни себе жизнь портить. Это я о супружеской жизни говорю. Вот Марина насчет Жени заговорила. Ленинградка она, Женя. Сюда с молодым мужем, офицером, приехала. Жизнь у них не заладилась. Уж очень свободно ее муженек вел себя: неделями дома не бывал. Получил он другое назначение, уехал и с полгода ни слуху ни духу. А потом потребовал развода. И осталась молодая женщина одна в чужом городе. Устроили мы ее на завод. Второй год работает. Душевный она человек, любят ее на заводе. Да вот на сердце замок повесила. — Александр Николаевич, сняв руку с плеча сына, вдруг спросил: — Ну как, не жалеешь, что к нам приехал?
Дмитрий, застигнутый врасплох, промолчал.
— Правильно ты сделал. А мать, она верно сказала: твое дело, ты сам должен решать.
— Трудно, папа.
— Да, трудно, — Александр Николаевич опустил голову и задумался.
В этот миг вошла Женя в пуховой шапочке и пальто с черным, сильно потертым воротником, разрумянившаяся.
— Решайте быстро: в кино или просто гулять? Я за то, чтобы гулять. Снег какой! Надевайте валенки. Дышится так славно. Я пошла было за билетами, да вернулась: не хочу на два часа закупориваться в духоту.
— Гулять так пулять. — Александр Николаевич улыбнулся, оглядывая Женю. — Иди агитируй остальных. А я тоже не охотник в кино париться.
Когда семья вышла из квартиры, солнце уже село за плоские горы. Женя остановила Дмитрия на крыльце.
— Скажите, вам этот наш зимний пейзаж ничего не напоминает? — спросила она.
С крыльца открывался широкий вид. У подножия вечерне-лиловых гор шел пассажирский поезд. Слева, за домом, на краю пустыря, виднелся другой поселок, сгрудившийся на возвышенности; окна его больших домов уже светились разноцветными огнями. И свет этих дальних домов, и цепочка огней поезда были ясными и чистыми. Эти огни напоминали Дмитрию огни маяков в тот час, когда солнце уходит за горизонт и на лик планеты падает тень, а небо какое-то время еще остается светлым и утихшее к вечеру море отражает небо.